Сразу стало тихо.
Все, не сговариваясь, побежали к аэроплану. Когда добежали, увидели: Геркис висит на ремнях вниз головой, шлем с него свалился, и белые волосы касаются земли. Рот разинут, руки болтаются, как у куклы.
По крику Глазунова, приподняли машину, выволокли пилота из кабины, положили на землю, разодрали комбинезон. На волосатой незагорелой груди меленько подрагивала синяя пороховая татуировка: русалка держит в руках кружку, смеется… Латыш задыхался, в груди его что-то булькало и переливалось.
— Ноги! — сказал Глазунов.
И тогда все увидели: под потертыми крагами Геркиса расплывается темная лужица, левый ботинок разорван, торчит грязная подошва ступни.
Геркис открыл глаза. Всегда голубые, они сейчас были молочно-белыми, зрачки сузились.
— Не один он был… Заманил просто… «Сопвичи»… — сказал он. — Четыре штуки!
Перетянули ему пробитую грудь, ноги, как умели. Положили на телегу, Балабан сел на вожжи, погнал в город, в лазарет.
Когда начали немного приходить в себя от ужасного несчастья, загомонили, задымили махрой. Нил Семеныч с сизым от злости лицом рявкнул:
— Чего варежки развесили? Ставь машину на колеса!..
С трудом запрокинули «ньюпор», треща, он уселся на шасси. Глазунов, бледнея, смотрел. С изувеченного винта падали комья земли, концы пропеллера были расщеплены, одна из лопастей висела на древесных жилках. Глазунов стукнул по ней, и лопасть легко отвалилась, показывая на сломе мелкоклеенные слои древесины. Из-под капота капало. Сбоку от кабины на фюзеляже были рассеяны густо и часто пробоины разной величины, в них была видна педаль, залитая кровью Геркиса. Хвост с рулем высоты был помят, как бумага, в нелепый ком. Из мотора шел дым.
— Конец машине! — сказал кто-то, охнув.
Глазунов смотрел-смотрел, а потом плюнул, бросил на землю вехотку, пошел прочь от всех — от «ньюпора», от людей.
Уже издалека донесся бас его, он ругался на просторе, изливая душу там, где ему никто не мог помешать.
…Расчет Лоуфорда оказался правильным. Русский бросился в погоню за его тяжелым одиноким «де-хэвилендом» и выскочил прямо на четырех «сопвич-кемлей», которые ходили по кругу, дожидаясь его вдали от города.
Четыре на одного, это не по-рыцарски, но в этой дурацкой войне не до тонкостей. Сдерживая нетерпение, Лоуфорд начал разворачиваться навстречу темно-зеленому «ньюпору» с алым капотом. Сейчас он покажет этому юнцу за все! Главное, за тот страх под Астраханью. По почти неуловимым признакам Лоуфорд вдруг понял, что машину сейчас ведет не тот пилот, с которым он встречался в астраханском небе. Тот пилотировал легко, как-то озорно и изящно. Этот был более прямолинеен и грубоват. Зато мужества и воли у него хватало с избытком. Шеф-пайлот явственно видел, как от очередей его стрелка содрогается «ньюпор», от того летят ошметки обшивки, видел, как слева и справа красного авиатора зажимают «сопвичи», бьют по бортам. «Ньюпор» принимал на себя весь огонь, содрогался, по упрямо шел и шел на машину Лоуфорда. Шеф-пайлот легко уклонился, решив пристроиться к хвосту. «Ньюпор» был одноместным, пилот вел огонь сам, и позади был совершенно не защищен. Однако красный пилот оказался упрямым до безумия. Как ни прижимал его Лоуфорд, как ни пытался достать, тот уходил все ниже и ниже, меняя курс ежесекундно.
