Чтобы одному матросу притереться, привыкнуть к другому, нужно время, много времени. И пока это будет происходить, пока в матросских кубриках будут рождаться маленькие сплоченности, чувство локтя — флот будет боеспособным.
Коммодор повеселел, вышел снова на палубу.
На баке саванов уже не было, боцман плескал из ведра по палубе, отмывая пятна, под кормой застучал движок моторного баркаса, он побежал прочь, в открытое море. Проходя в полосе света, на миг открыл Норрису картину: четыре кокона лежали, как поленья, на палубе, над ними сидели и курили туземцы в мохнатых папахах: казненных взялись выкинуть в море местные охранники. Видение мелькнуло и исчезло.
…Получив от коммодора Норриса конфиденциальное письмо с рассказом о бунте и предупреждением о мощной силе большевистской пропаганды, шеф-пайлот Лоуфорд выстроил на аэродромном поле всех британских пилотов, мотористов и механиков и приказал произвести в палатках и сборном бараке тщательный, повальный обыск. У пилотов ничего не обнаружили, кроме детективов, журналов с голыми девочками и обычных писем. Но у одного из мотористов, пожилого молчаливого человека, в рундучке была найдена смятая отпечатанная слепым шрифтом листовка.
Откуда она у него взялась, моторист отвечать отказался. На ярость Лоуфорда ответил просто:
— Эту войну, я знаю, выиграют большевики. Разве вам, сэр, не ясно, что за ними народ? Когда нация поднимается против нас, дело проиграно. Мы здесь лишние.
Лоуфорд, выслушав, приказал отправить моториста в Ростов, в контрразведку, к милейшему полковнику Ер-Назарову.
Моториста, хоть он и британский подданный, увезли.
Даже Черкизов, покачав головой, сказал:
— Однако, наш шеф — человек свирепый.
Русские авиаторы прониклись к Лоуфорду невольным уважением: не пожалел даже соотечественника, все знали, что такое попасть в подвалы к Ер-Назарову. Живыми оттуда не выходили.
Шеф-пайлот после того неудачного налета две недели выжидал. Когда его спрашивали, почему никто не летает на Астрахань, он сухо объяснял:
— Они там наверняка считают, что я нанесу немедленный удар в отместку за потери, явно готовы встретить нас огнем. Пусть привыкнут к тому, что мы не летаем. Наш удар должен быть неожиданным и окончательным!
Себя Лоуфорд не щадил.
Каждый день часа по три гонял свой «де-хэвиленд» по небу, тренировал нового стрелка. Остальные пилоты по очереди поднимались, встречались с ним в учебном бою.
Опаленное солнцем, зашелушенное ветром лицо Лоуфорда стало кирпично-красным, щеки ввалились, глаза были холодны и яростны.
