— Манька! — испуганно закричал дед. Но она подхватила его, защекотала, понесла к печке, он только ногами дрыгался, и посадила его высоко на припечек.
— Корова! — закричал дед с печки. — Сними! Перед гостем позоришь!
— Посидишь! — сказала Маняша и обернулась к Щепкину: — Пошли погуляем.
Они долго сидели на песке, еще теплом от дневного солнца, смотрели на Волгу. В безлуньи темная вода с шорохом касалась берега, над стрежнем плавал белый туман. Маняша сидела рядом, теплое плечо ее грело Щепкина, молчала. Щепкин, вздохнув, хотел обнять ее, но она отчужденно отодвинулась, посмотрела на него строго.
— Ты что, и вправду решил, что я тебя сватаю? Вот чучело! Это у меня язык без костей. А так… Не надо, миленький! Ты ж меня еще и не знаешь хорошо. Одно скажу, покалечит тебя или не покалечит — знай: тут у тебя дом есть, крыша… И тут тебя ждут. Так что возвращайся.
Она крепко его поцеловала, оттолкнула:
— Уходи!
Щепкин ушел послушно.
На кривой улочке, заставленной плоскокрышими мазанками пригорода, было темно, под ногами громко хрустел песок. Не прошло и нескольких минут, как Щепкин понял, что за ним кто-то неотступно движется. Останавливался он — смолкали шаги за спиной, шагал — позади начинало хрустеть. Щепкин нашарил кобуру, расстегнул.
— Кто там? — громко сказал он.
Темнота испуганно вздохнула, затопали убегающие.
Щепкин пожал плечами, прибавил шаг.
Над городом уже начала вспухать медовая, рыхлая луна, засеребрила маковки церквей и часовен.
Щепкин вышел на окраину, ближнюю к аэродрому, облегченно вздохнул. У дороги на аэродром горел костер. Возле него сидели трое в серых шинелях, с винтовками, лузгали семечки. Патруль, видно, присел передохнуть.
Увидев Щепкина, солдаты встали.
— Кто такой? — спросил один из них.
— Командир авиаотряда Щепкин. Вот документы, — сказал Щепкин, протягивая мандат.
Солдат с длинным, унылым, каким-то лошадиным лицом взял мандат, поднес к свету, изучая.
Сзади снова затопали. Щепкин оглянулся. К костру подходили двое: один полный, оплывший, по брюху блестели перламутровые пуговички, лица второго не разглядеть под черной студенческой низко надвинутой фуражкой.
— Погреться дозволите? — протягивая руки к огню, сказал полный.
Уставился на Щепкина, приподнял картуз.
— Я извиняюсь, это про вас сегодня весь город говорит? Вы аэроплан так лихо сшибли?
— Я, — сказал Щепкин, еще не понимая.
— А зачем? — недовольно вздохнул полный. — Зачем небесных гостей так обидели? Люди, можно сказать, из самого Лондона! К нам с полным пониманием, а вы их обижаете?
