— Ой, страшно как!.. Ой, не надо, Данечка…
— Что — не надо? — спросил Глазунов.
— Все… Летать.
— Успокойся… — усмехнулся Щепкин.
— А кто ж теперь командиром будет? — спросил моторист Мамыкин.
— Буду просить, чтобы в штаарме вот Щепкина назначили… — сказал Глазунов. — Не откажешься, Даня?
— Нет, — просто сказал Щепкин. — Если поможете…
— Где же этот Свентицкий? — вздохнул Кондратюк.
— А что все-таки у тебя с ним случилось? — спросил Щепкин.
— Вылетели на разведку. Смотрю — конница, около сотни, казачки… Развернул «фарман», сигналю Свентицкому — стреляй! А он уставился как полоумный и не шевелится. Лицо белое. Потом, когда сели, стал говорить: «льюис» заклинило… Я на пулемет глянул — стреляет! Ничего там не заклинило! — Кондратюк даже посизел от злости.
Леон прибрел среди ночи, когда все, кроме Глазунова и Щепкина, уже ушли спать. Сел за шаткий стол, уронив голову на руки. Вокруг фонаря на столе густо плясала мошкара.
— Надрызгался, мон шер? — брезгливо сказал Щепкин.
— А… Даняша… Хлебни, Данечка… Я и тебе принес!
Прыгающими руками Леон вытащил початую бутылку, нашарил на столе кружку, налил.
— Может быть, проспишься? — сказал Щепкин. — Или сейчас потолкуем?
— Понимаешь, этот мешок с салом мне не верит! — сказал серьезно Свентицкий. — Который Кондратюк… Ведь у меня и вправду пулеметик заклинило… Я правду говорю! А он на меня с кулаками!
— Ладно, — сказал Глазунов. — Меня другое интересует. Вот если завтра налетят — ты стрелять будешь?
— Отвечать комиссару, Даня? — осведомился Свентицкий.
— Да, только правду.
— Чужой ты стал, Данечка… Чужой…
— Ты отвечай…
— А не знаю… — тихо и печально сказал Леон. — Не знаю, и все тут. Ты представь себе только одно: там, на их машинах, сидят не только англичане, но и такие же славянские караси, как мы с тобой. Посулили им Россию, выдали одежонку и по пять фунтов на рыло, усадили в кабины — летите, воины! Ведь я мог быть на их месте? Мог… Что же мне, в самого себя стрелять?
— Так… — сказал Щепкин. — Ну что ж, Леон… Раз ты так, я должен решать…
Свентицкий хрипло засмеялся:
— Ты меня, знаешь, в чеку! И к стенке…
— Это успеется… — хмуро сказал Глазунов. — Что с вами?
— Не вижу смысла… — вздохнул Свентицкий. — Вы, кажется, видите! А я нет… Мне наплевать, какие знамена будут реять над моей любимой отчизной. В полосочку или клеточку. Почему я должен гробить людей за вашу красную тряпочку? Чем они виноваты?
— Ну и чего ты все-таки хочешь?
— Летать, — сказал Свентицкий. — Самое смешное… Я хочу просто летать. Я отравлен, Даня! Мне нужно небо!
