Он долго смотрел на низкие берега, на камыши, с которых лениво снимались, вспугнутые шумом буксира, стайки чирков. Не столько улетали, сколько делали вид. Бежали, шлепая лапками по воде, трепыхая крыльями над кувшинками, садились вновь. Сразу было видно, отвыкли от страха перед человеком, никто на них не охотится уже который год. Другая дичь в моде.
Берега были тихими, спокойными.
Казалось, никакой войны на свете нет.
— А ведь сладкой воды целая Волга, — сказал Коняев. — Я так думаю: будет победа, останусь тут. У меня по армии друзей много! Будет у нас специальный батальон воинов-огородников! Чего смеешься? Огороды здесь хорошо примутся. Илу в реке много, камыш гниет! Жирнота!
Щепкин покосился на него недоверчиво: шутит, что ли? Коняев смотрел на берег с нежностью.
Порылся в карманах шинели, вынул тряпочку, развернул, заслонив, чтобы не смочило. В тряпице лежали мелкие плоские зернышки.
— Вот, глянь! Это я, когда в Австрии в плену был, у одного австрияка выпросил! Синенькие.
— Семена?
— Они самые. Баклажаны. Они у того австрияка были необыкновенной величины и красоты! До трех фунтов весом! Полированные. Называется сорт «гогенцоллерн-гигант». Он их в теплице выхаживал. Ну это понятно… Австрия ведь… А здесь солнце жаркое!
— Вы это что, всерьез?
— Конечно нет… Это все так, мечтания, — Коняев засмеялся. — Я к армии прикипел, и вроде у меня это получается — командовать. Я так полагаю, прогоним заграницу со своей земельки, все одно — республике армия очень нужна будет! На долгие годы… Думаешь, нам они жить спокойно дадут? Как же, дождешься…
В Астрахани Щепкин решил было зайти домой, но не выдержал, вскинул на пристани рюкзак на плечо, поспешил на аэродром. Геркис, увидев его, шагающего к дачке, бросился навстречу, радостно крича, из дачки выскочил Афоня. Нил Семеныч шел за ним, ворча и расплываясь в тревожной улыбке.
— У твоих всё в порядке! А ты что это пеший? Машина где?
— Туманова срубили, — хрипло сказал Щепкин.
…К вечеру на «Фармане-30» из-под Урбаха на аэродром вернулись Кондратюк и Свентицкий.
Молча вылезли из кабины, разошлись в разные стороны, не глядя друг на друга.
Кондратюк сразу же подошел к Глазунову, выслушал сообщение о гибели Туманова, отчаянно выругался:
— Все к одному!
— Что еще?.
— Уберите от меня этого сучьего маркиза! А то я ему, подлюге, вязы сворочу… Не нужен мне такой летнаб! Ежели у меня человек за спиной сидит, так я ему доверять должен!
— Что он сделал?
— Пусть сам скажет! — махнул рукой Кондратюк.
