Расколотое небо | страница 119



— Ты что? — сказал Щепкин.

— Я качки боюсь… — Молочков, кривясь, перегнулся через фальшборт.

— Ты почему здесь? Где был?

— Где надо, там и был, — застонал он.

С баркаса прыгнул мокрый до нитки горбоносый инородец, в овечьей папахе величиной с копну, узком бешмете, сверкнул белками глаз, похлопал Молочкова по спине:

— Хороший человек!

Поднял руки, закричал весело:

— С прыветом к вам от пролытарского Баку!

— Чаю… — застонал Молочков. Его, вялого, почти бесчувственного, потащили в кубрик. Он громко и печально икал.

Пошли объятия, похлопывания, радостный говор. Шкипер спросил горбоносого:

— Как прошли?

— Хорошо прошлы! Отлычно! Таможенники смотрели, говорят, иди, купец, в Красноводск! А мы к вам! Справа канонерка прожектором светила, слева немножко из пулеметов-мулеметов построчили! А так, хорошо прошлы! — Он глянул на небо. — Давай выгружай! Пока луны нет, назад пойдем!

На баркасе из трюма вылезли еще три человека, черные, нерусские, в брезентовках, радостно загорланили по-своему, поднимая к небу руки. Их повытаскивали на шхуну, повели в кубрик.

Авиаторы посыпались на баркас. Афоня прыгнул тоже. Вскрыли трюм, откинув брезент, но в нем оказались только груды сырых, невыделанных воловьих шкур. Позвали «папаху». Тот захохотал:

— Контрабанда! Понымаешь? Чтобы никто не видел!

Ковырнул ножом доску в обшивке, отодрал. Блеснула плоская жестянка литров на двадцать. Оказалось, что на баркасе двойные борта, днище тоже двойное. В узкое пространство были втиснуты хитроумно одинаковые плоские жестянки с бензином. Щепкин похолодел: попади в баркас хотя бы одна пуля — разлетелся бы в куски, полыхнул выбухом, и все!

Стали в цепочку, начали передавать жестянки на шхуну. Их оказалось, на удивление, много. Занятие было не из приятных, шхуна и баркас, хоть и скрепленные швартовыми, качались на волне вразнобой, доски, скользкие от дождя, уходили из-под ног, жестянки обрывали тяжестью руки. Обдирая пальцы в кровь, закусив губу, Афанасий старался не отставать от взрослых. Ему протягивал Глазунов груз, он хватал, передавал следующему. Уже и в глазах мутиться начало, когда тронул его за плечо Щепкин:

— Отдохни, малец!

Афанасий прошел по палубе, заваленной булькающим грузом, спустился в кубрик. Экипаж баркаса (только теперь видно было, что все это люди еще очень молодые) пил чай из кружек. Молочков лежал бесчувственно с зеленым лицом, кряхтел.

«Контрабандист» в папахе, скаля белоснежные зубы, рассказывал Туманову: