— Благодарю вас… Это была драка в чистом виде…
— Некоторые не любят этого…
— Я не некоторый… — невесело засмеялся Свентицкий. — Любят не любят, это неважно. Меня тоже не любят. Впрочем, этого вам не понять.
— Как думаете, будет у нас бензин? — спросил Афоня.
— Откуда? — усмехнулся Леон. — Чушь!
Но он, как скоро стало ясно, ошибался.
…Наступившей ночью от городской пристани отвалила и побежала вниз по Волге моторно-парусная шхуна «Аликбер», углубилась в проток Бахтемир, шла уверенно и резво. Авиаторов с верхней палубы моряки согнали, неровен час, стрельнет кто-нибудь из камышей по шхуне. До выхода на рейд времени было много.
Команда на шхуне была три человека. Оттого отправились всем отрядом, посыльный из реввоенсовета сказал, чтобы ехали все — придется крепко поработать. Поскольку народу не хватало, Глазунов согласился взять и Афанасия. Тот чуть не со слезами напросился:
— Я сильный, Нил Семеныч! И мне тут без вас тоска!
Теперь подремывал, привалившись спиной к переборке, ерзал носом от махорочного дыма, слушая мерный стук движка.
В тесном кубрике народу было полно. Из разговора Афоня догадался: должны встретить на рейде какое-то судно, которое идет с грузом бензина. Кто? Откуда? — не говорили.
В люк заглянул флотский, сказал:
— Вышли на рейд. Чего сидите? Можно подышать свежим воздухом.
Все разом потянулись на палубу. Плавни уже остались позади, вокруг плескалось, шумело море. Сеял мелкий теплый дождь. Темень стояла хоть глаз выколи. Только впереди временами мелькали сполохи, без звука, видно где-то далеко-далеко в открытом море катилась гроза. Шхуна бросила якорь, стала лагом по ветру. Шкипер приказал загасить цигарки, не говорить. Ждали долго. Дождь мочил солоноватый, теплый, но с палубы никто не уходил. Качалась палуба, неясными тенями маячили люди.
Близ полуночи неподалеку тускло мигнуло. Шкипер засуетился, замигал в ответ фонарем. На палубе нетерпеливо задвигались. Прикатился резкий стук движка, из мглы вынырнуло длинное, узкое и плоское туловище здоровенного моторного баркаса, с небольшой рубкой на корме. Щепкин вгляделся. Уже но виду можно было сказать, ходок превосходный.
Баркас ловко притерся к борту шхуны, матросы его подцепили баграми, закрепили. На палубе баркаса лежал человек в брезентовом плаще, поднял, застонав, голову. В свете фонаря ясно обозначилось знакомое веснушчатое лицо Молочкова. Он с трудом сел, протянул руки, замычал:
— Помоги-и-ите!
В глазах было страдание. Матросы подняли его на шхуну.
