Щепкин сидел рядом с «ньюпором», зевал. Если приедет из штаба самокатчик со спешным пакетом в войска, придется лететь. Остальные авиаторы расположились в садике у дачки, шлепали засаленными картами по носам, резались в «дурачка».
Глазунов, осмотрев «ньюпор», недовольно пробурчал, забрался в тень под крыло. Афанасий принес ему попить квасу, да так и остался, тоже улегшись рядом.
Неподвижное лежание Нил Семеныч рекомендовал Афоне как главное средство для сохранения сил. Во-первых, когда лежишь, не тратишь энергию, во-вторых, меньше есть хочется…
Афанасий разглядывал травинку, по которой полз черный муравей, думал: хорошо быть муравьем, погрыз какую-нибудь крошку, лизнул росы — и сыт.
Глазунов теребил ус, покашливал, уставившись круглыми глазами в небо. Афанасий знал, сейчас начнет обстоятельный разговор, а про что — никогда не угадаешь. Ведь все знает: может и про то, как огурцы солить, какой для этого требуется бочонок, сколько соли класть, укропу, дубового листа, чтобы огурец был крепким, сочным, хрустел на зубах. Может и про звезды — какое их неисчислимое количество на небе и как по ним аэронавигационный курс прокладывать. А может и смешное, как на рынке торговки цену друг у друга сбивают и барынь завлекают интересными словами.
— Что есть небо, как считаешь, Афанасий Дмитрич? — сказал Глазунов, уставясь в вышину. Афоня тоже поглядел. Облаков не было. В жарком воздухе висел коршун шулика, качался высоко, почти на одном месте, видно цыплят высматривал.
— Небо есть место для всякой птицы…
— Тогда объясни мне, мудрый человек, с чего это люди в небеса лезут, когда им вполне и на земной поверхности дел хватает. Ась?
— По дурости и лезут… — неодобрительно сказал Афанасий. — Надо бы сначала такие машины построить, чтобы они не падали… Тогда, что ж, лезь! А то вон, как Туманов на «фармане» подымется, вы аж серый в лице становитесь! Сядет или грохнется?
Щепкин зашевелился, фыркнул со смеху, уставил на Афоню любопытный глаз:
— Слушай, Семеныч? А чего ты этим казачком занялся? Происхождения он самого темного. Пятками передо мной щелкал, тянулся, на погоны глядел с обожанием. А ты с ним в обнимку?
— И чего мелешь? — обиделся Глазунов. — Он еще сырец, материал для будущей жизни… Из него или человек выйдет, с полным пониманием, или так… едок…
Но Щепкин уже не слушал его, приподнялся на локте, с интересом глядя в небо. С южной стороны шел неясный комариный звон.
— Гости! — тихо сказал Щепкин. — Вот незадача!..
