Рядом с тобой то спокойно, как в далеком детстве, когда сидишь дома у бабушки, ждешь блинчики с мясом и болтаешь босыми ногами, не достающими до пола, ведь табуретка такая высокая, а ты еще такая маленькая. То оказываешься на каком-то вулкане, в самом центре его извержения, и все кругом клокочет, из кратера вырываются фонтаны раскаленной лавы, а ты не знаешь, то ли бежать прочь, то ли нырнуть уже в это жерло.
Любить тебя — сродни наркомании, это уже понятно. Поэтому — нельзя. Гамма чувств, сопровождающая всю эту историю, простирается от адской ломки и ненависти до неописуемого, высшего блаженства. Оказываясь в крайней точке, думаешь, что все остальное — ерунда, и можно не обращать внимания, закрыть глаза, ведь это тепло по всему телу, застилающее разум, кажется просто бесконечным. Но потом следует удар о землю, и ты отскребаешь себя от асфальта, с искусанными губами, ползешь зализывать раны и обещаешь себе больше не вписываться в это все.
У любви к тебе масса побочных эффектов: аллергические реакции, острая боль, остановка дыхания, слепота, глухота, дезориентация. Принимать ее — себе дороже. Одно лечим — другое калечим. И поэтому я пытаюсь держаться, перетерпеть, спастись народными средствами или мягкой гомеопатией. Сколько могу, сжимаю кулаки, царапаю стены, привязываю себя к батарее, только толку-то.
Нельзя, нельзя тебя любить. Опасно для жизни.
Помните, в главах про невротическую привязанность и романтизацию мы с вами уже говорили о том, что для большинства из нас любовь, в ее идеальном виде, представляется именно вот такими бесконечными качелями-каруселями, накалом сверхсильных и очень противоречивых эмоций, а сила ее измеряется страданиями.
Драматические, тревожные связи — прекрасный повод для проникновенных произведений, берущего за душу творчества и цитат до мурашек. Правда, для жизни они мало пригодны. Есть у меня одна знакомая — Марина. Настоящая королева драмы.
Вся ее личная жизнь пронизана «катастрофами», «кошмарами», «ты не представляешь, что случилось». На каждое событие Марина отвечает массой бурных эмоций. Она эффектно и красиво жестикулирует, играет глазами, не хуже актера придает своему тону разные эмоциональные окраски. У нее не бывает нормально или спокойно. Вечно все горит, пылает, разносится в пыль смерчем из чувств.
Слушать Марину можно строго дозированно: ровно через 10–15 минут после начала монолога хочется спросить, знает ли она значение слова «катастрофа», и предложить ей заглянуть в морг, чтобы понять, что это, или просто ударить по голове чем-нибудь тяжелым, потому что дешевое театральное представление уверенно вызывает состояние аффекта.
