Абульхарис поклонился, и в душе его застрял узелок обиды на падишаха.
Понял падишах, как тяжелы для него обстоятельства — столько неразрешимых бед свалилось на его голову, что утонуть можно в реке мыслей. Собрал он людей дивана, чтобы вместе подумать обо всем, и Абульхарис сказал:
— О мой падишах! Печаль бесполезна там, где она бессильна. Абу-али-сина способен на такие дела, что даже трудно себе представить. То, что мы пережили, это самая малость. Если же он всерьез настроится против нас, то нам не сдобровать. Есть только один путь — идти к нему с открытой душой, с чистыми желаниями и светлыми помыслами. Только по-хорошему можно с ним договориться, а иначе ничего не выйдет. Если это действительно мой брат Абу-али-сина, которого я хорошо знаю, то даже весь мир не сумеет противостоять ему.
Рассердился падишах на Абульхариса и, не вникая в его слова, закричал:
— Теперь понятно, кто ты таков. Ты — такой же, как и все. Ты не только нас не сумел защитить, ты и себе не смог помочь. С нами ты взлетел в небеса, с нами опустился на землю в темный сарай. Теперь-то я знаю, что на тебя рассчитывать нельзя и буду рассчитывать только на силу!
И ответил Абульхарис:
— О падишах, как бы ты ни поступил, мне от этого вреда не будет… Было у падишаха войско в двести тысяч воинов, и повелел он окружить весь город, чтобы ни один человек не мог покинуть его. А одного чавыша с тысячью солдат падишах послал на базар, в ряд, где торговали халвой.
— Там, в одной лавке, — сказал падишах, — увидишь юношу и старика. Схвати их и приведи ко мне.
Чавыш нашел указанную лавку, увидел юношу и старика, мирно беседовавших друг с другом, и строго приказал им:
— Немедленно идите со мной — вас приказано доставить во дворец!
Абу-али-сина усмехнулся:
— Возможно ли такое, мой властелин?! Ты, наверное, ошибся — нам нечего делать во дворце.
— Не разговаривать! — закричал в гневе чавыш и замахнулся палкой на Абу-али-сину. Рассердился и Абу-али-сина, махнул на чавыша клюкой и прошептал заклинание:
— Будь обезьяной!
И тут же чавыш превратился в маленькую вертлявую обезьянку. Абу-али-сина взял в руки барабан, накинул на шею чавыша-обезьянки веревку и под видом укротителя зверей пошел потешать народ. Уходя, он сказал халвафрушу:
— Ты стой здесь, и да защитит тебя аллах от неприятностей!
Люди посмеялись над обезьянкой, а чавыш еле прыгал — ну какие могут быть способности у обезьянки, которая была человеком?
Не дождался падишах чавыша с юношей и дервишем и послал за ними другого чавыша. Узнал об этом Абу-али-сина и вернулся в лавку как раз в то время, когда к ней подходил второй чавыш. Видит чавыш: дервиш обучает обезьянку всяким играм, удивился. Ему говорили — продавец халвы, а, оказывается, дервиш и обезьян дрессирует. Как это он умудряется успевать и то и другое?
