Служанки, увидев, как еда стала исчезать в воздухе, перепугались, бросили ложки и от страха закрыли глаза. Понял халвафруш, что хоть сам он невидим, но еда-то видна, и отодвинулся подальше. Открыли глаза служанки, видят; еда на месте. «Видно, показалось», — подумала каждая. Ничего не сказав друг другу, покинули служанки покои госпожи своей, и остался халвафруш наедине с прекрасной дочерью падишаха. «Будет ли момент удобнее?» — подумал юноша и обнял девушку. Она же едва не вскрикнула от неожиданности и испуга, но халвафруш, заговорив, дал о себе знать:
— Не бойся, любимая, я не чужой тебе человек. Сердце мое не выдержало разлуки, и я пришел к тебе.
Девушка узнала голос халвафруша.
— О мой любимый, — сказала она, — властелин моего сердца. До последнего дня ты скрывал от меня, что ты джин. Но теперь-то я вижу, что ты все же действительно джин…
— О самая стройная дочь Востока, моя госпожа, моя повелительница. Все-таки я не джин, поверь мне. Мой учитель, тот самый дервиш, которого ты видела, научил меня, как можно стать невидимым. Вот я и воспользовался его наукой и пришел во дворец никем не замеченный.
Удивилась дочь падишаха и подумала про себя: «О, аллах, что-то еще ожидает меня. Раньше он переносил меня в свой дом, и я бессильна была что-либо сделать. Теперь он сам пришел ко мне во дворец. Он не знает никаких преград. Значит, он все-таки джин».
Но она не высказала вслух своих беспокойных мыслей и решила подождать.
До вечерней молитвы оставался халвафруш возле любимой. А потом он вернулся домой и застал там сидящего в задумчивости Абу-али-сину.
— Где ты был? — спросил Абу-али-сина юношу.
— Гулял по улицам, а теперь вернулся…
— Что ж, — улыбнулся Абу-али-сина. — Уж не на улице ли ты обнимал и целовал свою возлюбленную? И уж, наверное, не подумал, что я тут один и что мне скучно без тебя?
— Извини меня, учитель, — раскаялся халвафруш, — сердце мое не выдержало ожидания.
А вечером дочь падишаха снова появилась в доме халвафруша, и лишь утром она вернулась во дворец.
Не в силах понять, что с ней происходит, дочь падишаха, рыдая горючими слезами, жаловалась своей кормилице:
— Угодно ли аллаху все то, что происходит со мной? Прежде мы встречались только ночью, теперь он невидимым будет приходить и днем. Я люблю и боюсь его, ведь он джин…
Узнал неприятную новость падишах. Ужас охватил его сердце, слезы горя душили его и днем и ночью. «Неужели вечно суждено мне страдать от несчастья, обрушившегося на мою голову?» — раздавались его стенания.
