— А чего он сам-то? Что он, не…
Я лежу с закрытыми глазами, но не выдерживаю и смеюсь вместе со всеми. Чувствую, они смотрят на меня. Пусть у меня особое положение, это не мешает мне тянуться к ним. С пятьдесят восьмого, со времени сплошной коллективизации, деревню захлестнула волна небывалой беспросветной жестокости. Каждый крестьянин стал похож на Дамокла, над головой которого висит на конском волосе меч, и неизвестно, когда этот меч упадет и отрубит ему голову. Все двенадцать из нашей бригады прошли через это. Они переговаривались, а мне казалось, что это слабый ветерок неустанно шелестит в деревьях.
— Э-хе-хе… Не воруй, молчи в тряпку и работай. А как живот подведет? — говорит паренек с провалившимся носом, продававший на воле казенные удобрения на сторону и получивший за это пять лет. Посмотришь — всем доволен.
— А мне повезло. — Это парень, у которого сдохли коровы из стада коммуны. — Меня в суде спрашивают: в лагерь или деньги будешь платить? Ну, я подумал, подумал… В лагере хоть кормить будут — и поехал. Приезжаю. Ничего, нормально. Женщин, конечно, нет, но ничего, потерпим, глядишь, и…
Иногда они спрашивают меня:
— Бригадир! А ты сам за что сидишь?
— Я? Ни за что.
Смеются. «Ни за что» такая обычная вещь, что о ней никто и не говорит. И никто даже не задумывается, почему можно ни за что посадить в лагерь. Они с безразличием относятся к своей жизни, судьбе, ни на кого не таят обиды. Они похожи на листья, несомые потоком воды, — куда ни прибьет, так тому и быть. Мне чудятся за этим глубоко спрятанные на дне народной души послушание, мудрость, оптимизм. Глядя на них, я иногда остро чувствую собственную неполноценность. Какая польза от моих постоянных раздумий? И что они могут изменить в моей судьбе?..
Я догадываюсь, почему они думают о ведьмах и висельниках. Наш дом из необожженного кирпича в военных учебниках называется «отдельно стоящим строением». С начала пятидесятых годов, с момента создания лагеря, год за годом, месяц за месяцем он торчит нелепо среди уходящих за горизонт однообразных полей, и ничего ему не делается. Рассказывают, в году пятьдесят пятом в деревне на том берегу жила девушка. Чтобы не идти замуж по воле родителей за нелюбимого человека, она в этом доме повесилась. Здесь удобно вещаться. Под крышей выступают темные изогнутые деревянные стропила, легко перекинуть веревку. К тому же кто заглянет в это «отдельно стоящее строение», да еще принадлежащее лагерю? Старые заключенные, сидящие больше десяти лет, часто вспоминают:
