Пока Уилл не появился в нашей кухне утром в четверг.
— Давай, Ривер, поторопись. Я отвезу тебя в школу, — предложил он.
К одиннадцатому классу Уилл вырос, и шорты достигли нового уровня… непристойности. Мама в изумлении смотрела на него.
— В чем дело, Деб? — Парень повернулся вокруг своей оси. — У меня что-то в зубах застряло?
— Уильям Паркер, — сказала мама. — Что, ради всего святого, ты надел?
Он приобнял ее за плечи:
— Деб, Риверу надо взбодриться. А эти шорты несут в мир радость.
— Если бы мы не опаздывали, — сказал я, — заставил бы тебя сделать круг позора.
Я затащил Уилла к себе в комнату и бросил ему свои джинсы. Всю дорогу до школы мы хохотали.
Мое хорошее настроение продлилось до перемены перед шестым уроком, когда я буквально споткнулся о стол, за которым сидела Ванесса, лучшая подруга Пенни, с коробкой денег и грудой напечатанных пурпурных билетов.
— Привет, Ривер, ты как? — Она произнесла это с таким выражением, как если бы спрашивала: «Что ты чувствуешь после того, как твоего щенка задавили?», или «Как ты поживаешь с тех пор, как твое лицо обезобразили?», или что-нибудь вроде этого. — Пойдешь на дискотеку? Будет суперкруто. Пенни идет. — Она протянула один билет. — Тема «Пурпурный дождь».
Я не знал, что сказать. В моем сознании будто мела сильная метель…
Я вспомнил, как однажды вечером на вечеринке у Джонаса, когда мы с Пенни решили прогуляться по кварталу, я взял ее за руку и сказал, что собираюсь ее поцеловать, а она ответила: «Так чего же ты ждешь?»
Я приблизился к девушке. Положил обе ладони на ее плечи. Мы стояли на улице под деревом, у дома, где только что выключили свет. Пенни жевала свою любимую синюю жевательную резинку.
Не могу сказать, что поцелуй был идеальным. Пенни нравилась мне с девятого класса, и сосредоточиться было сложно, поскольку мозг без конца вопил: Я СОБИРАЮСЬ ПОЦЕЛОВАТЬ ПЕННИ БРОКВЭЙ. Но все же поцелуй был неплох, поскольку после него Пенни отстранилась и закусила верхнюю губу. Тогда я впервые заметил эту ее привычку. Она улыбнулась:
— Пойдем куда-нибудь и повторим.
Я сделал вид, что потрясен до глубины души.
— Ах ты, распутница! — воскликнул я. — Думаешь, со мной вот так легко?
Потом я наклонился и быстро поцеловал Пенни так, как целуют по привычке, не как девушку, которую целовал всего раз в жизни минуту назад. Но я чувствовал себя так, словно целовал Пенни вечность — не в том смысле, что мне надоело, а в том, что это воспринималось как привычное дело.
