— Дело в том, Нат, — сказал я и накрыл ее руку своей, — что мы с Пенни расстались.
Девчушка прикрыла рот ладошкой:
— Нет! — Ее глаза наполнились слезами. — Нет! Нет, нет, нет!
— Ничего, малышка. Правда. Я в порядке. Видишь? — Я взял руку сестренки и положил себе на лоб. — Температуры нет. — Потом постучал ее пальцами по своей груди. — Ничего не болит. — Я улыбнулся, надеясь, что это выглядит искренне. — Все хорошо.
— Но… Пенни была такой милой. Такой красивой.
— Да, Пенни была такой. И все еще есть.
— Нет, она не милая, раз тебя бросила.
— Почему ты думаешь, что это не я ее бросил? Натали посмотрела на меня так, словно я был полным идиотом:
— Ты бы никогда этого не сделал.
— Верно, — со вздохом согласился я.
Мы доели блинчики, я начал мыть посуду, а Натали ушла в свою комнату. У меня скопилось множество домашних дел: всю последнюю неделю я их откладывал, обращаясь с собой как с инвалидом. Теперь гора дел казалась неодолимой. Я хотел лишь одного — вернуться обратно в постель, что в конечном итоге и сделал. И проспал еще два часа.
Проснувшись, я заставил себя сесть за стол и открыть учебник по математике, но числа и знаки роились перед глазами, нечитаемые, как иероглифы. Все мои заявки в колледжи были отосланы, оценки давали возможность не напрягаться, но я не мог просто взять и не выполнить домашнюю работу.
Раздался легкий стук, который мог исходить только от маленькой ручки Натали.
— Входи.
Сестренка сунула под дверь сложенный лист красного картона. Я развернул открытку. Натали использовала блестки, которые покрыли мне руки и просыпались на пол.
«Дорогой Ривер Дин.
Не хотел бы ты сегодня пойти со мной в кафе-мороженое?
Поставь галочку рядом с „да“. Или галочку рядом с „нет“».
Твоя сестра, Натали Маркс.
То, что у нас были разные фамилии и разные отцы, стало для Натали навязчивой идеей. Неважно, насколько часто я говорил, как сильно ее люблю. И как я счастлив, что ее отец — Леонард, а не мой папаша, самовлюбленный козел. Конечно, я не говорил «самовлюбленный козел», а выражался немного иначе — «придурок». Однако девчушке было сложно принять нашу семейную ситуацию, и она умоляла меня изменить фамилию.
— Разве тебе не нравится, как звучит Ривер Энтони Маркс? — спрашивала она.
— Нравится, — соглашался я. — Но я привык к своей фамилии.
— Почему? — Это был ее любимый вопрос.
— Потому что это я и есть, — отвечал я.
— Думаю, ты больше Ривер Маркс, чем Ривер Дин, — продолжала спорить со мною сестренка.
