Папа, ты сошел с ума | страница 5

— Из риса можно состряпать что угодно, — не раз пытался доказать мой отец моей матери, но тщетно — она никак не брала это в толк и сыпала вопросами: «А можно положить в рис сыру?» Или: «А можно залить рис томатным соусом?» Или: «А можно в него добавить зеленого луку?»

— Ну как, нравится? — поинтересовался отец.

— В жизни не ел ничего хуже.

— Кастрюля еще почти полная.

— Где мой стакан молока?

— Вот прекрасная вода. Тебе уже десять лет.

— Что на сладкое?

— Ничего сладкого.

— Видать, с едой тут у тебя небогато.

— Еды в этом доме хватит на целый месяц. А если понадобится, и на три.

— Для нас обоих?

— Конечно. Что такое еда? Еда — это то, чем набивают желудок, и только. Завтра я приготовлю для нас полный котелок красной фасоли.

— А как насчет жареного мяса?

— Никакого жареного мяса.

— А как насчет пирога?

— Никаких пирогов.

— А как насчет денег?

— Брось. Я не намерен превращаться в правильного папашу ради какого-то десятилетнего комика.

— И все-таки, как насчет денег?

— Никаких денег.

Мой отец принес и поставил на стол горячую еще кастрюлю, снова наполнил свою тарелку, потом мою, и наконец в кастрюле ничего не осталось.

Это было далеко не лучшее из всего, что я ел когда-либо, но все равно я съел все, что мне полагалось, не забыв на тарелке ни единой крупицы. Я набил себе желудок. Голодным я сел за стол, был голоден, пока ел, и голодным же встал из-за стола.

— Ешь то же, что я, — сказал мой отец, — и ты вырастешь сильным и стойким.

— Может, фасоль повкуснее этого риса?

— Когда нам завтра придет время ее поесть, она окажется вкуснее всего на свете.

— Каким это образом?

— Ты и я, — сказал мой отец, — мы оба писатели. И каждая вещь на свете для нас больше и лучше, чем для кого бы то ни было. Ты все время пишешь свою повесть.

— Я не знаю, с чего начать.

— Этого не знал ни один писатель. И ни один не знал также, когда именно он начал. Что ж до твоей повести, то она начата уже давно.

— Без шуток?

— Без.

Я вскочил с места и пустился в пляс, и мой отец разразился смехом, тем самым смехом, который так мне нравится, чудесным смехом сумасшедшего голодного писателя.

Отец перемыл тарелки, и мы вышли из дому и поднялись по лесенке к гаражу и выкатили оттуда наши велосипеды. У отца велосипед марки «Ралей», с прошлого года, а у меня — невысокий двухколесный велосипед, его купили в Сан-Франциско, когда мне не было еще и четырех. Это один из самых маленьких двухколесных, и вилка у него дугой. Мать надумала отдать его Армии спасения, но отец сказал: «Я хочу забрать этот велосипед». И он забрал его и поставил у себя в гараже. И сейчас он направился к моему красному маленькому велосипеду и сказал: «Если хочешь, можешь покататься на большом, пока я приведу в порядок малютку».