— Ты циник. Почему ты не хочешь увидеть здесь чистого поэтического обожания? — упрекнул я его.
— Я не циник и вижу то, что вижу. Блок почти бесстрастен, точнее, беспол, только и всего. Но не в красоте дело. Это, может быть, комплекс. Первой любовью Блока была Ксения Садовская. Заметив их связь в Бад-Наугейме, мать принялась устраивать сыну истерики с заламыванием рук и мольбами: «Капель мне, Саша! Капель!» Но ничего не помогало. Сын впервые был совершенно равнодушен ко всему, кроме своей «синеокой красавицы». Ухаживал неумело, но страстно, чем немало смущал Ксению Михайловну. И она сдалась. Однажды Александр возвратился домой под утро, бледный и ещё более отчаянно влюблённый. И записал в своей книжке: «В такую ночь успел узнать я, при звуках ночи и весны, прекрасной женщины объятья в лучах безжизненной луны…» Разве не странно? Он мог взять любой другой эпитет к слову «луны» — таинственной, блистающей, искрящейся — ведь эпитет ни с чем не зарифмован. Но всплывает жутковатое слово «безжизненный», сиречь, мёртвый — и это при стоящих рядом словах «прекрасный», «женщина», «объятья» и «весна». Это же не подражание Фету, этот пятистопный пиррихированный ямб отражает его внутренний ритм соития, и слово «безжизненный» тут весьма симптоматично. При этом мать, нервно и психически не совсем адекватная, была цинична. «Куда деться, Сашурочка, возрастная физика, и, может, так оно и лучше, чем публичный дом, где безобразия и болезни?» — сказала она, усмехаясь. Эти слова, возможно, тоже сильно перекосили и заморозили несчастного Блока. Но это — предположение. При этом, — добавил Мишель, — как все не совсем психические уравновешенные люди, Блок порой роняет дурные пророчества и проявляет все признаки мазохиста.
— А доказательства?
— Доказательства чего? Пророчеств? Пожалуйста. «Надо мной небосвод уже низок, чёрный сон тяготеет в груди. Мой конец предначертанный близок, и война, и пожар — впереди». Это написано в самом начале века. «Мне жаль, что день великий скоро минет, умрёт едва рождённое дитя. О, жаль мне, друг, — грядущий пыл остынет, в прошедший мрак и в холод уходя!» Это годом позже, 1902 год. Все это над ним сбудется. Что до мазохизма, то он заметен в самой идее служения Прекрасной даме и в её реализации. «Рабом безумным и покорным до времени таюсь и жду под этим взором, слишком черным в моем пылающем бреду…», «Тебя скрывали туманы, и самый голос был слаб. Я помню эти обманы, я помню, покорный раб…» «Безмолвный призрак в терему, я — чёрный раб проклятой крови. Я соблюдаю полутьму в Ее нетронутом алькове…» Но Дамам служили не рабы, а рыцари. У Блока же служение окрашено именно тонами рабской мазохистской покорности женщине. Однако если вспомнить его наследственность, то чему удивляться?
