— Мам. Ну хватит уже. Кто такая Олька? Подруга?
— Дай пройти. Борщ поставила. Сбежит.
— Не сбежит. Кто такая Олька? Почему ты посторонним рассказываешь про наши проблемы? Объясняю же — это все балаган пустой! В крайнем случае найду я деньги, раз тебе так спокойнее.
— Найдет она, — усмехнулась Татьяна Александровна. Ей было неловко, что дочь услышала разговор. Объяснила нехотя: — Она не посторонняя. Сестра. Наташ, дай пройти! Это тебе вечно делать нечего, а я готовлю!
Сестра? Слыхом не слыхивала Наташка о сестре, да еще чтобы по заграницам.
— Двоюродная?
— Родная! Уйди от греха!
— Мам, я серьезно. Какая родная, что ты меня за дуру держишь? Тебе что, сказать жалко, кто такая эта Олька?
— Я и говорю серьезно. Моя родная сестра. — Она посмотрела дочери в глаза долгим, прямым, недобрым взглядом, и та поняла, что мама не шутит.
— Старшая? — спросила Наташка, просто чтобы что-нибудь спросить.
— Младшая. Отстань.
— А почему у нее акцент?
— По кочану!
— Ма-ам!
— Она лет сорок за границей. Мы не общаемся… сегодня — это случайно. Ну, дай пройти. — Но Наташка застыла удивленная и переваривала информацию.
Потому и не хотела никогда рассказывать, чтобы избежать лишних ранящих вопросов. И отцу, царство ему небесное, не велела — не надо было Наташке знать про Ольгу. И соседям соврали, будто Ольга вышла замуж и в Вышний Волочек уехала. Вышний Волочек — это было неинтересно, так что никто особо не расспрашивал. Какая она теперь сестра — ломоть отрезанный. Не Наташкиного это было ума дело, от Наташки требовался тут обычный ее непробиваемый пофигизм. Но та уперла руки в боки и спросила с угрозой:
— То есть ты хочешь сказать, что твоя родная сестра сорок лет живет за границей?
— Тебя не спросили! — огрызнулась Татьяна Александровна.
— И где, позволь поинтересоваться? — тон сделался ернический, едкий.
— В Чехословакии. Отстань.
— Мам. Нет больше такой страны — Чехословакия.
— Ну, в Чехии, какая разница.
Повисла звенящая пауза. А потом Наташка выкрикнула Татьяне Александровне в лицо:
— То есть твоя родная сестра в Чехии уже сорок лет, а мы тут — в дерьме?!
И Татьяна Александровна отступила. «Пусть прокричится, — подумала мстительно. — Чертова тунеядка!» Из глубины квартиры раздалось громкое шипение, потянуло горелым. Борщ все-таки убежал и залил плиту.
Утверждать, будто Татьяна по сию пору ненавидела Мартина Вранека, было бы погрешить против истины, ненависть — скоропортящийся продукт, его следует подавать свежим. Однако всякий раз при воспоминании о Мартине внутри начинало ворочаться тяжелое раздражение. Ах, если бы не Мартин… Да разве связалась бы Таня с вечно пьяным мальчиком из Бодайбо?!
