Ольга остановилась, перевела дыхание. Это оказалось сложнее, чем она думала. Собралась с силами и опять пошла. Чемодан покатил следом.
Женщины на скамейке внимательно ее рассматривали. Она никого не узнавала. Они наблюдали, как Ольга идет к подъезду, молчание было тяжеловесным и напряженным. Три женщины. Ольга затруднилась бы определить, какого они возраста. Младшая, кажется, была ей ровесница, двум другим дала бы немножко за семьдесят. Не смотрели — сканировали от макушки до пяток: как причесана, как одета, что несет с собой. Вспомнился Мирек Вранек. Он тоже умел так вот рассматривать. Не как мужчина женщину, а как враг врага. Cumel>2 — вот что делал Мирек Вранек.
Она прошла мимо, сказала всей честной компании «Добрый день», — и только войдя в подъезд поняла, что сказала по-чешски. Звучало примерно одинаково, а все-таки… Ну и пусть. Пусть глазеют. Или она забыла, что на родине так принято? И разве убудет с нее? «Совсем я стала иностранка», — подумала Ольга весело. И потащила чемодан на второй этаж.
Стоило двери подъезда закрыться за ней, как на лавочке включился звук.
— Видели? — спросила одна.
— Брюки белые!— отметила другая.
Многозначительно помолчали.
— Иностранка! — подвела черту третья. И добавила с обидой в голосе: — Не узнала вишь. Гордая. В параллельном классе учились.
— Где им, — согласно закивали соседки.
— А чемодан-то! От дождя, что ли?
Опять повисла пауза, подруги задумались.
— Нет. Это не от дождя. Это в самолете мотают, от воров, — наконец объяснила первая. — Мои, когда прошлым летом в Турцию летали, рассказывали.
— От воро-ов! — понимающе протянула вторая.
— Небось есть, что красть-то, — усмехнулась «параллельная» и поднялась со скамейки. — Ладно, пойду. Котам сварю. — И не удержавшись, выдавила сквозь зубы: — Француженка!
— Почему француженка? Татьяна-то говорила, из соцлагеря откуда-то… дай Бог памяти… точно не из Франции.
— А, какая разница! — «параллельная» отмахнулась. — Ну их всех к лешему.
И зашаркала в сторону двенадцатиэтажки. Зашаркала не потому, что была стара, а просто тапки были слишком разношенные.
Ольга остановилась перед дверью. Дерево, раньше выкрашенное коричневой краской, теперь было укутано дерматином. Дерматин тоже успел сноситься от времени, из прорех торчала серая пакля. А вот звонок был прежний. Ольга набрала в легкие побольше воздуху и нажала на кнопку. Та провалилась, но ни звука не было за дверью. Что делать? Стучать? В детстве, когда они с Таней до звонка еще не дотягивались, влетали в подъезд вперед бабушки и неслись по лестнице наверх, кто первый, а добежав, колотили в дверь кулачками и сандаликами, чтобы мама поскорей открывала, — и Таня, конечно, всегда выигрывала, потому что была старше и сильнее. В окно ворвался шмель — и тишина наполнилась его паническим гудением. Было слышно, как он ищет выход, тычется в стекло… Ольга сделала несколько шагов вверх, чтобы разглядеть — но ничего не увидела. Зато, оглянувшись, наконец-то заметила новый звонок по другую сторону двери. Нажала, и в глубине квартиры послышалось добродушное «дин-дон». Сердце оступилось, горло свело от волнения. Ольга прислушалась. В квартире было по-прежнему тихо, только шмель все отчаянней колотился о стекло.
