— Нет, вмешаться следовало отцу Джорджины, — заявила Мартиника. — Если худшие из ее утверждений были правдой.
— И все же я ни разу даже не подумал об этом, — признался Джастин. — Я был молодым парнем, нетерпеливым и полным гнева, одурманенным ее хрупкой красотой и убежденный в том, что мой отец — чудовищный зверь. Каждую ночь она плакала так, что ей становилось плохо. Джорджиана умоляла меня спасти ее, увезти ее прочь. И я так и сделал.
— Да. Ты сразил ее дракона.
Он горько улыбнулся ей.
— Я жалок, не так ли? — прошептал Джастин. — Я предал своего отца, даже не дав ему шанса защитить себя. По сей день я не знаю, нанес ли я ему глубокую рану, или он просто возненавидел меня. Я даже не прикасался к Кристине, пока не прошло несколько недель, и не стало ясно, что нас окончательно отвергли; что теперь мы остались только вдвоем против остального мира.
— Mon Dieu, были ли у вас какие-то деньги? — спросила Мартиника. — На что вы жили?
Джастин фыркнул.
— Поначалу мы кое-как изворачивались, — ответил он. — Но вскоре я стал вполне joueur invétéré[22] в игорных салонах Парижа — настоящим хищником. И у меня оставалось немного драгоценностей матери, которые должны были достаться моей жене. Я продал все вещицы, кроме одной, чтобы купить дом в Марэ. Как я уже говорил тебе, я все еще владею им, хотя сейчас это место кажется мне унылым.
— В самом деле?
— Нет, это очень старый и довольно красивый дом, — признал он. — В действительности, даже изысканный. Но у меня нет желания жить в нем, и все же я не могу заставить себя продать его.
Мартиника, как показалось, долго обдумывала его слова.
— Думаю, moncher, что я понимаю тебя.
Он уронил голову на руки.
— Господи Боже, как ты можешь понимать? — проскрипел Джастин. — То, что я сделал — это грех, нарушение Божьего закона, Мартиника. Это непростительно.
Она одной рукой погладила его по волосам.
— Нет, не для меня, — ответила девушка. — Я слишком хорошо знаю, как расплывчата граница между правильным и неправильным; между добродетельным и безнравственным. Иногда мы делаем то, что, как нам кажется, должны сделать, чтобы выжить — или помочь выжить кому-то другому.
Он поднял голову и посмотрел на нее, его глаза были наполнены болью — и надеждой.
— Если ты понимаешь эту ужасную правду, Мартиника, то тогда я — самый везучий из людей. — Рискну предположить, что тебя предупреждали насчет меня — и к тому же сопровождали это большим количеством деталей. Старые слухи всегда бегут впереди меня. Я не могу избегать этого.
