На мгновение он засомневался. Его руки, все еще сжимавшие плечи Мартиники, задрожали так сильно, что она ощутила эту дрожь в своих костях. А затем что-то внутри него сдалось. Его пальцы двинулись к завязкам ее ночной рубашки и неловко завозились с ними. Он стянул ткань с ее плеч, и ночной воздух коснулся ее кожи.
Одеяние соскользнуло дальше вниз и повисло на ее локтях, обнажив груди. Она должна была ощущать смущение. Неловкость. Но глаза Сент-Врейна пылали желанием, когда разглядывали ее, и это не приносило ничего, кроме удовольствие. А все, что она чувствовала — это то, что сладостная, горячая лента желания снова обвивает ее тело, притягивая ее ближе к нему.
— Вы так красивы, что не выразить словами, мисс Невилл, — прошептал Сент-Врейн. — Кожа словно теплый мед… а вкус ваших губ, запах ваших волос — все это сводит с ума.
Она вытянула руки.
— Попробуйте меня на вкус, — попросила она. — Коснитесь меня снова. Заставьте меня почувствовать то, что я ощущала, когда проснулась в ваших объятиях.
Он сжал ее лицо в ладонях, широких и слегка загрубевших, а затем снова поцеловал ее, используя губы и язык, вжимая ее обратно в мягкую постель. Сент-Врейн опустился на нее, прижав ее своим телом, нежно раздвинув ей ноги. Она позволила своим рукам блуждать по его телу; по широким, крепким плечам, вниз по сильной спине, и еще дальше. В безумии и горячке он каким-то образом стянул с нее ночную рубашку. Его широкую грудь покрывали темные волосы, которые дразнили ее соски.
Через несколько минут Мартиника пылала; тянулась к нему и, задыхаясь, умоляла о чем-то, что только Сент-Врейн мог дать ей. Она ощущала, что находится в руках истинного мастера, и, какова бы ни была цена, это будет того стоить.
Он шире раздвинул ее ноги, воспользовавшись силой своего бедра. Его рот очутился на ее груди, чуточку грубовато посасывая ее. Ее соски превратились в твердые, болезненные вершины. Пока его руки блуждали по ее телу, Сент-Врейн тянул их зубами и покусывал, его дыхание было резким до тех пор, пока она не вскрикнула, утопая в удовольствии и чем-то напоминавшем боль, но не являвшемся ею. Наоборот, это была изысканная пытка.
— Господи Боже, я должен овладеть тобой, — прошептал он, его рот двигался по ее лицу — не деликатно, а открыто и горячо целуя ее. Почти преклоняясь перед ней.
Действуя инстинктивно, Мартиника поставила одну ногу на матрас, а другой обхватила его талию.
— Иди ко мне, — попросила она, притягивая его к себе. — Войди в меня. Заставь меня… заставь меня почувствовать.
