— Да, государь.
— Но обещайте мне и вы кое-что, — попросил император.
— Охотно, ваше величество, если только…
— Нет, моя просьба нисколько не будет затрагивать вашу честь. Я только хотел просить, чтобы вы обещали, что всегда останетесь моей спутницей на прогулках, моей собеседницей, моим другом. Вы обещаете это?
— Да, ваше величество, я от чистого сердца обещаю исполнить все то, о чем вы просите, — твердо проговорила Анна.
С того часа жизнь ее вошла в спокойное русло. Впрочем, это спокойствие было относительным — ибо характер императора был не таков, чтобы все вокруг него совершалось размеренно и чинно. Сопровождая государя на прогулках, сидя с ним за одним столом, беседуя с ним в его кабинете (это случалось в дождливые дни, когда отменялись прогулки), Анна лучше узнала этот противоречивый, причудливый характер. Павел любил порядок и хотел, чтобы все в государстве совершалось строго по утвержденному им артикулу. При этом он сам то и дело менял принятые им же решения, отменял сделанные назначения, переносил сроки смотров. Он был бешено вспыльчив и мог, не разобравшись, кидаться с палкой на офицеров, вызвавших его гнев. Но при этом он быстро отходил и легко прощал провинившихся — хотя иногда провинности были вполне реальные, и люди заслуживали наказания. В результате подданные его боялись — но не настолько, чтобы не таить в душе обиду и желание поквитаться с обидчиком. В сущности, он был слабым человеком, на плечи которого легла непомерная, слишком тяжелая для него ноша государственного управления.
С того памятного обеда в Итальянском зале жизнь Анны, можно сказать, текла более или менее спокойно. Государь больше не делал попыток обнять ее, поцеловать или каким-то другим образом добиться ее близости. Самое большее, что он себе позволял, — это нежно сжимать ее руки, греть их у себя на груди и покрывать их поцелуями. Тем не менее нельзя было сомневаться в характере его чувства к ней. Это чувство выказывало себя и в поцелуях, и в страстных взглядах, которые государь бросал на свою спутницу и друга, и в словах, которые он произносил. Так, однажды (это случилось спустя примерно месяц после того памятного обеда) во время прогулки Павел заявил:
— Ах, я желал бы, чтобы вы были моей императрицей — вы, а не Мари! Увы, это невозможно. Но вы все равно останетесь для меня императрицей — но не той, что сидит рядом со мной на троне во время церемоний, а той, что безраздельно царит в моем сердце. Вы останетесь моей императрицей сердца! И мне ничего для вас не жалко! Ничего!
