Вот, она высказала главное препятствие, которое не позволяло ей принять его ухаживания, убивало в ней зародившееся чувство. И слово, произнесенное ею, подействовало на государя. Он отступил от нее, опустил руки, его плечи поникли.
— Да, женат. Причем я не могу пожаловаться на свою жену, не могу высказать упреков. Она подарила мне девять детей — чего еще желать? Однако…
Павел вернулся на свое место, снова сел, неловко налил вина в свободный бокал. Анна во все глаза глядела на него. Она понимала, что не может сейчас уйти, что объяснение между ними не закончено, оно, может статься, только начинается.
— Вы хотите сказать, что, несмотря на все эти подарки судьбы, на счастье вашего брака, вы несчастны? — спросила она.
— Да, да, да! — с силой воскликнул Павел, поднимая на нее глаза, полные слез. — Мне не в чем упрекнуть Мари — и в то же время я ежечасно упрекаю ее! Внешне в нашем браке все прекрасно — но внутренне он давно обветшал, как ветшает старое строение, в котором никто не живет. Мари не разделяет моих интересов, моей любви к рыцарству, к поэзии, ко всему романтическому. Она не понимает меня! Ее не интересуют книги, которые я читаю, не восхищают люди, которыми я восхищаюсь. Все, что меня трогает до слез, ее оставляет равнодушным. Она немка, и с этим ничего нельзя поделать. А я — я правнук своего великого прадеда, царя Петра. Я чувствую в себе его кровь, хочу быть достойным его деяний. Но как Петра не понимала эта его чухонка, первая Екатерина, так и Мари не понимает меня. Вы, Анна, — другое дело! Вы не делили со мной ложе, не дарили мне своих ласк, но с первого мига, как я вас увидел на том балу, я не устаю поражаться вашей чуткости, вашей отзывчивости. Вы разделяете каждое мое душевное движение, словно арфа, что отзывается на человеческий голос. Ни одна мысль, ни одна мечта, что рождаются в моем сердце, не оставляют вас равнодушной. Я знаю вас всего несколько дней, а кажется, что годы и годы — вечность. Вот и сейчас, хотя вы отвергли мои ласки, я вижу по вашим глазам, по вашему лицу, что вы понимаете меня, глубоко понимаете. Разве не так? Разве не так, Аня?
От этого простого, почти детского звучания ее имени Анна вздрогнула сильней, чем от поцелуя. Но теперь она не чувствовала никакой неприязни, никакого отторжения. Напротив — ее наполнила горячая волна жалости, сочувствия к этому человеку. Ей самой хотелось назвать его по имени, пожалеть… даже приласкать, быть может. Она с трудом сдерживала это чувство, понимая, что такая ласка вызовет неприятные для нее последствия.
