Анна надеялась на приход весны, ждала ее. Она верила, что весеннее тепло ее излечит. И действительно, в начале апреля ей сделалось лучше. Однако тут она решительно отказалась двигаться с места и покидать Сардинию.
— Я должна закончить свои записки, — заявила она мужу. — Я не знаю, будет ли у меня возможность вернуться к ним там, в Швейцарии. Мне осталось вспомнить не так много. За месяц, самое большее за два месяца, я закончу.
Князь Гагарин только пожал плечами: пусть так, но пусть все знают, что он сделал для своей жены все, что мог.
Диктовка возобновилась с удвоенной скоростью. Анна вспомнила (а князь Борис записал) последний вечер перед смертью императора, а затем и саму ужасную ночь. 20 апреля она продиктовала князю Борису последнее слово: «Конец».
— Ну, теперь я могу отправиться в путь, — произнесла она со счастливой улыбкой на лице, откинувшись на подушки.
Князь Четвертинский взглянул в любимое лицо — и промолчал. Ведь не мог же он, в самом деле, сказать Анне, что ясно прочитал на ее лице печать смерти.
Тем же вечером Анна сообщила мужу, что они могут собираться в дорогу. А на следующий день у нее пошла носом кровь. В течение двух дней кровотечение все усиливалось. Доктора ничего не могли сделать, не могли помочь больной.
В ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое апреля Анна в последний раз открыла глаза. Она что-то хотела сказать склонившимся над ней двум мужчинам — и не смогла. Спустя час ее не стало.
Князь Гагарин хотел похоронить жену там же, в Кальяри. Однако родители Анны, которым он сообщил о смерти дочери, настояли, чтобы гроб был доставлен на родину. И в конце апреля тело Анны Гагариной отправилось в последнее путешествие. В трюме итальянского парусника оно обогнуло Европу и было доставлено в Петербург. Там Анна Петровна Гагарина, некогда Лопухина, и нашла свой последний приют.
Сын Анны, которого при крещении назвали Павлом, пережил ее лишь на несколько месяцев и умер от дифтерита.
Оставались еще записки Анны — тот труд, ради которого она пожертвовала последними месяцами своей жизни. Князь Гагарин полагал, что записки останутся у него (хотя он решительно не знал, что с ними делать), однако молодой князь Четвертинский решительно заявил, что он считает себя соавтором записок, а потому имеет полное право забрать их себе. При этом он сообщил Гагарину, что намерен со временем издать воспоминания его покойной жены. Он, князь Четвертинский, уверен, что эта книга будет встречена с большим интересом как в России, так и в Европе. Гагарин не возражал.
