Тайны первой французской революции | страница 99
-- Голубчик Шарль! Этот господин благодарил меня за гостеприимство, которое я оказала ему сегодня ночью.
Кожоль решил, что было бы нелепо прибавлять хоть одно слово в защиту актрисы, и направился к двери. Проходя мимо Шарля, он ему поклонился. Устремив внимательный взгляд на неожиданного посетителя, молодой человек слегка наклонил голову, но не сказал ни слова.
Мадемуазель Пусета бросилась ему на шею. Она бормотала радостно:
-- Обними меня, мой милый!
Вместо ответа молодой человек с минуту смотрел неподвижно на дверь, закрывшуюся за Кожолем.
* * *
С трудом выбравшись на улицу, Пьер пустился в путь и невольно предался размышлениям:
-- Черт возьми! Этот бледнолицый смотрел на меня сурово. К несчастью, я невольно оказался причиной сцены ревности, которую он закатит бедняжке Пусете. Если, конечно, ее обожаемый Шарль ревнив!
Пройдя еще шагов двадцать, Кожоль выбросил из головы этот случай и думал теперь только о своих собственных делах.
"Посмотрим, -- соображал он, припоминая события вчерашнего вечера, -- будем предполагать самое худшее. Елена думала, что она встретилась с Ивоном. Я как сейчас вижу ее ужас в ту минуту, когда Баррас говорил ей об убийстве Бералека и показывал свою маленькую печать от часов, найденную на месте борьбы. Уверенная, что человек, явившийся к ней впотьмах, был не Ивон, -- ее возлюбленный -- и не сумевшая заполучить обидчика в свои руки, Елена попытается разузнать, кто был с ней вместо Бералека... совершенно невольно, -- я готов в этом поклясться -- потому что всему виной проклятая записка без надписи. Итак, Елена, или сама, или чрез агентов Барраса, наверняка отправится к этому глупцу Страусу. Содержатель гостиницы уже уверен, что меня зовут Бералеком. И нужно так устроить, чтобы и эта женщина была уверена: она принимала моего друга. Эта хитрость сгодится только на время, но из нее я извлеку нечто получше. Может быть, тогда моя прелестница и простит мне мою довольно подлую подмену", -- и Кожоль засмеялся.
-- Елена, -- продолжал он, -- не знает меня, потому ничто не помешает представиться ей, и вряд ли у нее найдется причина презирать меня за попытку добиться ее любви уже под именем графа Кожоля.
Обдумав таким образом свой план, граф дошел до гостиницы, где он известил Страуса о своем отъезде и под предлогом увязывания чемоданов взошел в комнату, чтобы разыграть в присутствии хозяина комедию с потерянной печатью от часов. И спектакль этот, как мы знаем, успокоил Елену.