— Мечта прекрасная, еще неясная, — не утерпел я.
Он явно не узнал цитаты.
— Может быть, — равнодушно сказал он. Снова пригубил. Одной рукой он аккуратно держал изящное блюдечко на уровне груди, другой брал изящную чашечку и подносил ко рту, потом вновь ставил. Все это было так мирно, так патриархально... Под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди.
— Вы новости смотрите? — спросил он.
— Когда как, — осторожно ответил я.
— В Думу наконец-то внесен законопроект о поголовной чипизации детей с четырех лет. Все цивилизованное человечество давно так живет, и только наши опять артачились. Но теперь им не отвертеться, придется голосовать. Тут уж любая помощь будет в цене. Кошка за Жучку, Жучка за внучку... — он улыбнулся.
Вот оно что.
— Нужно вспомнить какой-нибудь свежий, незатасканный эффектный ужастик, — сказал он. — Ну, скажем, в СССР партийные руководители на завтрак ели детей. Или что-то в таком роде...
— Но это же неправда.
— Неужто это будет ваша первая неправда? — беззлобно парировал он.
Я смолчал.
— Это не ложь, а всего лишь небольшое преувеличение, — мягко сказал он. — Не вы ли сами писали: обожравшееся человечиной государство...
— Это была метафора! — резко ответил я.
— А также гипербола, — сказал он. — А также парабола.
Умолк.
Я не отвечал.
— В конце концов, — сказал он, поняв, что я опять принялся играть в молчанку, — если о чем-то много мнений, правда — это то мнение, за которое больше платят. Конечно, всегда хочется получать деньги за свое собственное мнение. Но так получается далеко не всегда.
— Это ведь чушь, — сказал я. — Никто не поверит.
— Вам поверят, — ответил он. — Вы последний человек, который родился еще в СССР. Никого больше не осталось. У вас есть определенное реноме. Определенный имидж. Кстати, мы помогли вам его наработать, если помните. И у вас есть умение убеждать. Талант. Вы опытный пропагандист...
— Я не пропагандист, — сказал я. — Я художник.
Он чуть улыбнулся.
— Художники все в Лувре, — сказал он.
Конечно, он не мог помнить глумливой большевистской фразы «Господа все в Париже». Я и сам-то знал ее лишь по черно-белым фильмам о первых годах советской власти, что смотрел в раннем детстве. Но в воздухе носятся не только новые идеи. В нем висят еще и архетипы. Комиссары никуда не делись, и поэтому их ключевые фразы никуда не деваются, воспроизводятся с легкими вариациями из поколения в поколение словно бы сами собой...
Как это было в «Короле Лире»?
Колесо судьбы свершило свой оборот.
