Откашливая кровь, мужик рассказал деду Фишке о том, что произошло с людьми, которыми был забит этот холодный амбар.
Группой в восемнадцать человек они шли из далёкого Васильевского посёлка на Юксу, к партизанам. Сёла и деревни обходили, ночи коротали в поле, под открытым небом. До партизан оставались считанные вёрсты. Был среди них один мужик, брат которого жил в Сергеве. Мужик предложил им зайти к брату, вымыться в бане. Промокшие до нитки, продрогшие до костей, они соблазнились. Зашли в Сергево и в ту же ночь были пойманы в бане.
Потом их избили на допросе и бросили в амбар ждать смерти.
Дед Фишка, выслушав это, вздохнул:
- Что ж, земляк, помирать будем. Когда-нибудь и помирать надо. Одна радость: не устоять этим подлецам долго. Я сам от партизан. Силища там, земляк, огромадная.
- Оно бы и неплохо посмотреть, как жизнь пойдёт новая. Ну, знать, не судьба. А помирать, дед, я не боюсь. Только вот скорей бы, болит всё…- Последние слова мужик проговорил со стоном, глаза его, горевшие предсмертным блеском, потухли под тяжёлыми, опухшими веками.
Перед сумерками дверь амбара открылась, и унтер с полосками на погонах крикнул:
- Подымайся, живой и мертвый!
Дед Фишка встал, пошатываясь от боли в груди, и вышел из амбара первым.
Вокруг было много солдат с винтовками, и старик понял, что приближается конец.
Солдаты были хмуры, молчаливы, смотрели исподлобья, и вид у них был жалкий и совсем не победоносный. Дед Фишка оглядел их и, чувствуя, как нарастает в нём злоба, с издёвкой сказал:
- Ну, что приуныли, соколики? Не первый раз людей убивать будете!
Солдаты покосились на него, переглянулись и промолчали. Это ещё больше озлобило деда Фишку:
- Молчите? Тяте с мамкой прописать не забудьте, каким рукомеслом занимаетесь. Пусть, нычить, порадуются, каких деток выходили!
Старика охватило неудержимое желание выговориться, и всю дорогу, от амбара до места расстрела в берёзовом леске, он, не умолкая, громко разговаривал.
Высокий голенастый поручик молча, с безразличным видом шагал в стороне.
Унтер прикладом пытался утихомирить старика, но, в конце концов, плюнул и отступился. А дед Фишка кричал ещё громче, ругался, грозил своим палачам партизанской пулей и предсказывал, что народ проклянёт их навеки.
Только в березнике, когда мужиков вывели на полянку и поставили в ряд, дед Фишка умолк. Взглянув на затухающий закат, разбросавший по небу медные блики, на широкие поля, простирающиеся от горизонта до горизонта, на чернеющую вдали тайгу, дед Фишка закрыл глаза, и сердце его с болью сжалось.
