Даже леди Нельсон, куда более кроткая, нежели Диана, обиделась на подобное, хотя в том случае и имелось благопристойное прикрытие в виде сэра Уильяма. Она признает, что невзирая на все недостатки Стивена, никак не ожидала от него подобной гнусности. Хорошо известно, что так поступают обыватели, когда страсть сошла на нет, но Диана никогда не видела в Стивене обычного человека. Она никогда не забудет его доброты, и никакое негодование не разрушит их дружбы, но как же она рада, ох как она рада, что они не обвенчались в англиканской или католической церкви. Затем, явно после паузы и другим пером она добавила, что не стоит думать о ней плохо, а затем — постскриптум насчет белья.
Стивен не стал бы думать о ней плохо, как не подумал бы дурного и о улетевшем на волю соколе, вообразившем себя обиженным — знал он крайне гордых, своенравных соколов, страстно привязывавшихся и моментально оскорблявшихся, но сердце его кровоточило, и он горевал. Сначала нахлынуло ошеломляющее горе от столь опустошающей утраты, Стивен стиснул руки и зашатался, а потом — горе собственно по Диане. Знал он ее долго, но из всех безумных метаний, из всех coup de tête[15], которым он был свидетелем, это грозило стать самым бедственным. Сбежала она с Ягелло, литовским офицером на шведской службе, давно и открыто восхищавшимся Дианой.
Ягелло — осел. Высокий, красивый, златовласый осел, обожаемый девицами и хорошо принимаемый мужчинами за радостную искренность и простоту. Но безнадежно непостоянный осел, неспособный сопротивляться искушениям и постоянно ими окруженный — мало того, что богат, так еще и до абсурда привлекателен. Верности от него ждать не следовало — он был гораздо младше Дианы. Брак между ними был невозможен — что бы Диана ни считала, церемония на борту ЕВК «Эдип» имела законную силу. Активная светская жизнь для нее была важна не меньше пищи и воды, но вряд ли шведское общество будет благосклонно к незамужней иностранке, чей единственный покровитель — юный дурашливый гусар.
Мысли о судьбе Дианы лет через пять или даже меньше вызвали у Стивена сердечную боль. Единственный луч света, который он нашел в этой тьме — это то, что она независима, ей не нужно полагаться на чью-то щедрость.
Но и в этом особой уверенности не было — когда-то у нее водились деньги, но инвестировала ли она достаточно, чтобы обеспечить себе разумный доход на всю оставшуюся жизнь, Стивен не знал. Впрочем, вероятность такая имелась благодаря ее толковому советнику и другу, банкиру Натану. Стивену он тоже был по душе. Надо расспросить Натана — решил он, и, устраиваясь в кресле, и почувствовал, как край проклятой бронзовой шкатулки уперся ему в бедро. Она была привязана к поясу длинным хирургическим бинтом (Стивен как-то забыл компрометирующие секретные документы в экипаже); с ней тоже надо наконец-то разобраться.
