Хабалов, основываясь на докладах других участников совещания, сообщил Кутепову о положении в городе: рота преображенцев, солдаты Литовского полка и волынцы соединились с толпой бунтовщиков, разгромили казармы жандармского дивизиона и громят школы прапорщиков инженерных войск.
— Так же на Литейном, — сказал Протопопов.
Кутепов не в первый раз испытывал мгновенные перемены в своём видении тех, кто имел право отдавать ему приказы. С первого взгляда они казались незыблемо уверенными в себе, решительными и бесстрашными, но вдруг оказывались совсем другими — ему бы командовать ими. Однако ещё в училище, когда приходилось подчиняться унтерам из таких же юнкеров, как и он сам, а порой и худшим, Кутепов навсегда решил, что главный закон военной службы г выполнять приказ, а не судить командира. Иначе можно дойти до того, что на фронте оспорить приказ Верховного, то есть самого Государя. Кутепов никогда не позволял себе противоречить командиру, разве что в мыслях, но и мысли Такие он прогонял. Потому и удавалась служба. Теперь полковник увидел растерянность в генеральском взгляде Хабалова, страх градоначальника, тоскливую беспомощность недалёкого министра внутренних дел, бестолковость, нежелание что-то решать у других участников совещания. Оказалось, что в столице среди всех министров и генералов нет ни одного человека, способного прекратить беспорядки. Хабалов обвёл глазами присутствующих, как бы ища подтверждения правильности своего решения, и сказал, стараясь придать голосу решительность и непреклонность:
— Я назначаю вас, полковник Кутепов, начальником карательного отряда.
Не задумываясь о смысле предстоящих действий, о том, что надо будет защищать то, что никто защищать не хотел, о необходимости рисковать жизнью и убивать, полковник обеспокоился лишь соблюдением субординации:
— Я готов выполнить любой приказ, любое задание, но я нахожусь в отпуске, запасной полк мне не подчиняется.
— Все отпускные подчиняются мне. Состав отряда и его задачи обсудим немедленно...
Тем временем поручик Дымников рассказывал знакомому адъютанту о прекрасном вчерашнем вечере, проведённом с Муравьевым и подругами.
— Говорят, Васька — красный? — спросил адъютант.
— Какой он красный? — удивился Леонтий. — У него отец на бирже миллионами ворочает. Просто болтает языком, как все мы иногда болтаем. Помнишь, чего только не говорили об императрице и Распутине? А он ещё вспоминает предка-декабриста.
