— Вы не заметили, по какой тропинке они пришли и остались ли на ней их следы? — это её особенно интересовало.
Рафаэль не мог ответить на этот вопрос, поскольку не обратил на это ни малейшего внимания, и ему казалось совершенно бессмысленным рассуждать о подобных вещах, однако буфетчица гнула свою линию.
И было совершенно бессмысленно убеждать её в том, что всё это вместе взятое — сплошная глупость, захолустный разум, который никто не может стронуть с места и который до поры до времени может затаиться, а потом каждый раз снова проявляться, как глубоко укоренённый и во все времена действующий закон, который — говоря всерьёз — никто и никогда не сможет уничтожить. Он ничего не ответил. Было видно, что она и не ожидает ответа, как будто примирилась с тем, что об этом деле у неё своё представление и что он, Рафаэль, так или иначе, раньше или позже должен будет узнать истинную правду.
Однако ни её молчание, ни мысль о предостережении Эмимы, к которому он ни в коем случае не мог относиться серьёзно, вскоре уже нисколько не заботили Рафаэля. Убеждённый в своей правоте, он наблюдал за буфетчицей и, немного возбужденный её близостью, представлял, как было бы здорово взять её за руку и увидеть в её глазах тихое согласие. Раньше, так сказать, всю прошедшую ночь она — в том-то и дело — всё время ускользала от него. Справедливости ради надо сказать, что временами он замечал её манящий, только ему предназначенный взгляд или улыбку, приветливо-услужливое выражение лица, когда он только для того, чтобы быть рядом с ней, заказывал жганье и как бы невольно бросал взгляд на её красивую грудь в вырезе блузки, когда она склонялась навстречу ему гораздо ближе, чем это требовалось… Он наслаждался и манящей привлекательностью движений её тела, когда она, в тесно облегающей юбке с коротким белым передничком, едва доходившим до известного места, удалялась и возвращалась, наклонялась или тянулась к буфету или полкам с бутылками и стаканами, но тогда он ещё не заметил почти по-детски озорных черт, которые даже в серьёзном разговоре придавали ей некоторую шаловливость; не заметил он и длинных мягких ресниц, красиво изогнутых, ухоженных бровей и двух маленьких чёрных родинок и одной побольше на правой стороне лица. Особенно приятно было видеть, как она произносила слова с буквами «о» или «у», казалось, что при этом её губы складываются в мягкий и влажный поцелуй. Надо было только взять эти поцелуи, выпить их, эти «у» и «о», пока они сами просились с губ.
