Осталось только жганье…
С тех пор как начал падать снег, люди не утруждали себя посещением церкви.
Он уже давно не обращал внимания на большие настенные часы. Лишь иногда на какое-то мгновение слух раздражал их скрежет. Тогда ему очень хотелось сорвать их со стены. Остановить. И не знать, когда нужно звонить к вечерне и к полуденным молитвам. Не знал бы. И не звонил. Наверное, никто даже не заметил бы их отсутствия. И старая неказистая церковь молчаливо стояла бы на холме, как сброшенная с плеч ноша.
В комнате постепенно воцарялся мрак. Лишь в окно сквозь занавески просачивалось немного света да небольшой огонёк от печи вырывался через неплотно закрытую дверцу, а пламя рисовало на стене какой-то багровый уродливый силуэт.
Снаружи по-прежнему бушевал ветер.
И до вечернего благовеста оставалось целых два часа ожидания.
Временами сквозь дрёму он вспоминал прежнего священника, с которым не был знаком и который, как говорят, уже довольно давно и совершенно неожиданно исчез… И никто не знал, почему он сбежал и где скрылся.
Леопольд Срнец… И он, этот прежний священник, здесь, в Врбье, без сомнения, пил жганье.
Кто знает, что с ним случилось… Ни епископ, ни декан[2] ничего не хотели сказать в ответ на вопросы Рафаэля. Епископ просто-напросто не услышал его.
Декан поморщился и махнул рукой: дескать, не всё ли равно…
Потом Рафаэль писал им письма и даже от имени прихожан их посылал…
Вначале они, правда, как-то отвечали: мол, на Божьей ниве не хватает работников…
Потом — ничего.
Всё вокруг по-прежнему было таким, каким оставил Леопольд Срнец. И старый, давно не ремонтировавшийся орган тоже. Жители села говорили, что священника забрал болотный дьявол. И было немало таких, кто в это верил.
Потом в дремотном тепле мысли вновь лениво расползлись во все стороны. Словно какие-то туманные духи, они расползались по развалинам воспоминаний и, по сути дела, ровным счетом ничего не значили. Туман проглатывал их. Дремота. Тяжёлые веки опускались на глаза, и ветер куда-то уносил мысли, погружал их в глубокую тишину и только время от времени тревожно напоминал о них дребезжанием расшатанного окна, въедавшимся в дремоту.
Внезапно что-то разбудило его.
Он не знал, что, где… Испуганный, как будто его застали с поличным, будто он в чём-то виноват, он задержал дыхание. И прислушался… И ждал… Посмотрел на потолок, а потом снова на двери. В голове колыхалось лёгкое кружение. Потом он встал и приподнял оконную занавеску. Сквозь запотевшее стекло ничего не было видно. Он зажёг свет. И на всякий случай по-быстрому вытер поверхность стола рукавом…
