— Понятно, что ты этого не знаешь, ведь ты нездешний. А вот в этих краях… в прежние времена, ей-ей, это было как чума…
Рафаэль заказал жганья на двоих.
— Это только бабы творят. Замужние. Такие, которым собственного мужика мало.
— Ах так, — усмехнулся Рафаэль и придвинул усатому жганье. Он побаивался, что этот тип дурачит его, может быть, для того, чтобы позабавить сидящих у печи, а может, он сам с придурью и теперь именно ему, Рафаэлю, травит всякие байки, которые другим уже приелись. Поэтому он с недоверием слушал рассказ об этой шкуре, кусочек которой, напоминающий серое сало, остаётся там, где Врбан покарябает свою кожу, обдерёт её до ссадины. Это может случиться где угодно: как дома, так и за его стенами. После этого женщина, из-за которой всё это затеяно, больше не знает, как с собой быть. Что-то её преследует, гонит куда попало, что-то всё время лезет в её мысли и что-то шепчет ей, и она все дни и ночи не только не может ничего делать, но и спать, и это продолжается до тех пор, пока она в конце концов не отравит мужа лоскутком этой кожи. Не каждая может потом вспомнить что с ней случилось и что она натворила. Но по ней это видно, даже потом, когда пройдёт время; она постоянно горит как в огне, бесперечь гоняется за мужчинами. Увидит мужика, всё равно — этого или другого, и задрожит, как в лихорадке, и тут уже ничто не поможет. Вроде бы она чувствует, как что-то несильно, но приятно, толчками ударяет её внизу живота… А вот её мужу приходит конец. Наверняка. Так или иначе. Это его изводит…
— И вот эта тоже, — он украдкой указал на буфетчицу — мы её «куколкой» зовём, — вот и она тоже это сделала. Всего два или три года прожила со своим муженьком, а потом он помер, бедолага.
Только сейчас Рафаэлю стало ясно, зачем они завели этот разговор. Заметили, что он положил глаз на буфетчицу, и потому всем скопом решили, наверное, для забавы разыграть его. Правда, все сидевшие возле печи казались хмурыми и даже унылыми, однако эта серьёзность могла быть всего лишь обманчивой маской в комедии, с помощью которой они хотели внести в своё времяпровождение некоторое разнообразие. Они наверняка слышали весь разговор. Да и буфетчица, наливая питьё и перемывая стаканы, тоже прислушивалась к нему. Вот только странно было, что никто при этом даже не ухмыльнулся — ни тайком, ни открыто. Видимо, они привыкли к своим маскам и таким вот играм. Собственно говоря, один только Рафаэль пытался изобразить нечто вроде беззаботной улыбки.
