- А чего в балахонах-то?
- Маньяки, наверное.
- И пахнут землей.
- Совет тебе с того света: лишних вопросов не задавай.
Он еще прошелся по комнате, то напевая про шар голубой, то бормоча: И я умру, и в третий день восстану, и как сплавляют по реке плоты...
- Стихи? Ты ж раньше не знал этого.
- Я много чего теперь знаю, Мотнёв. - Антон потянулся от полноты чувств, от избытка радости. - Дай, думаю, явлюсь, бабу обрадую. Как с зимовья вернулся. Водочка, телевизор, баба. И другие блага цивилизации.
- Где ты бабу увидал?
- Про бабу я так. Была?
- Наведывалась. И телевизора нет. И водочки. Всё взахлёб выпили. Осталось на два раза икнуть. Надо б усилить порцию. Чтоб закрепить это событие.
- Денег, говорю, нет. Только решки.
- Заначку, может быть, приберег?
- Осталось где-то на черный день. На твое, Мотя, счастье не успел ею воспользоваться.
Минуту спустя в сапоге, стоявшем у изголовья кровати, действительно бала найдена початая бутылка водки. Разлили ее на два стакана. Чокнулись.
- С возвращеньицем.
Мотнёв немедленно выпил, Антон же отставил стакан.
- Нет, что-то водка мне не идет.
- А может, к лучшему, - жизнерадостно сказал Мотнёв. - Может, самое время отказаться от этой потребности. Я б и сам отказался, да нельзя мне без этого. Трудное детство, тяжелое место жительства. Уж приму этот грех на грудь.
- Ты пей. А я за тобой закусывать буду, - сказал Антон, разлучая курицу с ее ногой.
- Язва у меня от этих яств. От куриц этих, хотя и считается, что диетические. Так что я много не ем. И мало не пью.
- А у меня и грыжа, и язва прошла.
Внизу по трубе - несколько раз, с паузами в пару секунд - стукнули.
- Паяльник просят, - как-то сразу догадался Антон. - Где у меня паяльник?
Мотнев поперхнулся. Но сказал, пересилив спазм:
- В тумбочке. Где раньше телевизор стоял. Все твои прижизненные принадлежности в целости. Слышь, - продолжал он, когда Антон, вернувшись из подвала, вновь устроился за столом, - тут болтают про тебя всякое. Будто и умер ты вовсе не сам. Мол, пытали тебя паяльником, а ты не выдержал и скончался. И рукав оторвали тебе покойники.
- Хоть ты-то, Мотнёв, не болтай. Этими версиями только старух до глубоких обмороков доводить. Это я после литра спирта летаргически спал. Так что все это нетрезвое недоразумение. А еще, если хочешь знать, Мотнёв, чтобы вовсе не умереть, надо заранее прикинуться мертвым. А рукав - за черемуху зацепил. Ты пей.
Мотнёв - на этот раз с деланной неохотой, словно туземный царек, которого насильно спаивают враги престола - принял нетронутый Антоном стакан, двухсотграммовый, шестнадцатигранный.
