Волков прервался, раздумывая, куда двинуться в своей речи дальше, но тут его огорошили те две уборщицы, которых он подозревал в «ненастоящности»: они вдруг зааплодировали, увлекая за собой и остальную публику.
- Итак, - тогда продолжил он, искусственно ободряя себя. - Весь этот ваш мир — дерьмо. И мы — дерьмо. И любовь наша к нему и это сюсюканье по каждому поводу и без — ещё большее дерьмо. Порой возникает ощущение, что только в этом и заключается смысл жизни человека — ежедневно, ежечасно доказывать друг другу, что всё прекрасно и под полным контролем, тогда как всё вокруг — дерьмо!
- Браво! - прокричал кто-то.
- И вы — дерьмо! - ответил ему Волков. - И те, кто ушёл раньше — тоже.
Зал снова взорвался аплодисментами. Все встали со своих мест и принялись хлопать ритмично в ладоши и выкрикивать приятные для слуха фразы (если относиться к ним серьёзно). Виктор Игнатьевич, вживаясь в роль, жеманно раскланялся. По всей видимости, лекцию на этом следовало заканчивать.
- Рад был поделиться с вами своими мыслями! - крикнул он, чтобы перекрыть шум.
- И мы рады!
Зрители, в основном «дети», стали подходить ему и пожимать благоговейно руки. Он потворствовал им в этом спектакле. Потом какая-то девочка руку ему поцеловала. Её пример понравился другим, и они принялись делать то же самое.
- Благодарим вас, инспектор! - слышалось со всех сторон.
Теперь обе руки его были покрываемы нескончаемыми поцелуями. Потом он ощутил, как с него сняли ботинок и носок на правой ноге, и кто-то стал лизать его голую пятку. Волков дёрнулся, но чьи-то крепкие руки не позволили ему освободиться. А в ногу тем временем уже вцепились зубами. И он закричал, как не кричал, наверное, никогда в жизни.
Ему удалось вырваться, благодаря тому, что он отбросил все эти предрассудки и сантименты и стал действовать грубее, пиная наседающих на него детишек куда придётся. Помогал себе и кулаками. Они валились под его мощными ударами, но поднимались и наседали вновь.
Он побежал.
Опрокинув кого-то стоявшего в дверях актового зала, он выбежал в коридор учебного корпуса, мельком бросил взгляд в сторону тоннеля, соединявшего его с жилым — там уже поджидала его группа «детишек». А что, собственно, ему там делать? У него единственный выход. Всем выходам выход. Настоящий выход, выходнее не бывает. И он толкнул наружу тяжёлую дверь парадного подъезда.
--
Ветер тут же налетел на него и сбил с ног. Но он поднялся и побрёл по сугробам, высоко задирая ноги, ступня одной из которых была совершенно оголённой. Он не разбирал направления и не видел ровным счётом ничего. Стихия проглотила его, словно она сама изголодалась по живому и тёплому, и теперь грелась, высасывая, капля за каплей, жизненную силу из одинокого путника.
