К доске вышел светловолосый мальчуган, взял указку и стал бодро докладывать то, что успел почерпнуть из учебников, не смущаясь совершенно, будто докладывал теорему Пифагора. Волков слушал его рассеянно, продолжая изводить себя подозрениями. И чем больше он думал над происходившим вокруг него, тем больше убеждался, что случайного в том мало.
Из этого состояния погружения в себя его вывела острая короткая боль. Он машинально схватился рукой за щёку и понял, что пал жертвой обычного школьного развлечения мальчишек всех времен — шарика жёваной бумаги, выпущенного из трубки. Ну, хоть с этим у них всё нормально. Поискав глазами обидчика и, естественно, не найдя его, он собрался устроить на него засаду — на живца. Для этого ему необходимо было притвориться опять увлечённым мыслями, а самому ждать и следить, откуда прилетит следующий снаряд. Он не собирался наказывать хулигана, но лишь показать ему, что он тоже такой же, свой, хотя и изрядно повзрослевший, и что ему тоже известны все эти трюки.
Ученик у доски, тем временем, сменил указку на мел и стал рисовать на коричневой гладкой поверхности контуры того, о чём он только что поведал устно.
«Господи! - сказал себе Волков. - Зачем это? Я ни в коем случае не ханжа, но это ведь не что иное, как заборная живопись».
Как будто откуда-то издалека, из тумана, до него доносились монотонные слова, произносимые детским тонким голоском:
- Малые половые губы... Большие губы... Очень большие губы.
Очень большие?
Он, сам не осознавая, что делает, поднялся со своего места.
- Станислав... э-э-э...
- Артемьевич.
- Артемьевич. Вы не могли бы прояснить для меня один момент?
- Охотно.
- Мне почему-то кажется, что урок ваш... Я бы сказал, ушёл несколько в сторону от своей первоначальной сути, и полезность его...
- Вы полагаете?
- Да, полагаю.
- И вы хотите обсудить наши разногласия на этот счёт прямо здесь?
Он не сказал «при детях», но это как-то само собой подразумевалось.
- Не обязательно. Мы можем выйти с вами для этих целей в коридор.
- Не откладывая ни на секунду? Как на дуэль?
Послышались сдавленные смешки.
Может, он спит? Может, он действительно заболел, и всё это ему только грезится в бреду? С тех пор, как он приехал в «Радость», он раз за разом погружается в пучину, в какой-то круговорот совершенно безумных мизансцен, не в силах им противопоставить свои доводы, несмотря на полный абсурд происходящего. Его аргументы разбиваются о ещё более бессмысленные возражения и шуточки оппонентов.
