– И охота тебе с ним рассусоливать, – попрекнул Иван Акинфич. – И без того видать, что из наших ему ни с одним не управиться. Ростом удался, а телом хлипок. Одно слово, недокормыш.
– А ты сам выйди против меня, тогда и поглядим, кто из нас хлипче, – дерзко заявил избавленный от кляпа Улан. Вислоусый изумленно вытаращил на него глаза и гулко захохотал. Но смех его быстро оборвался, когда княжич, согласно кивнув, молвил:
– Что ж, пожалуй, так и учиним. Развязать его, – распорядился он и, повернувшись к Ивану Акинфичу, спросил: – Как, боярин, принимаешь вызов?
Тот недоуменно уставился на княжича.
– Неужто взаправду решил меня супротив него выставить? – недоуменно спросил он. – Да мне и сабелька ни к чему. Разок к нему шуйцей приложусь и одесная>[12] не занадобится.
– Значит, туда и дорога, – хмыкнул княжич. – Сам сказывал, что сей иуда смерти заслуживает. А от доброго кулака ее принять али от веревки пеньковой – разница невелика.
– Оно, конечно, так, да негоже боярина именитого поединщиком супротив незнамо кого выставлять, – протянул Иван Акинфич, горделиво вскинув голову и оглаживая длинный ус. – Как бы честь родовую не замарать.
Княжич хмыкнул и жестко, с легкой неприязнью в голосе произнес:
– На тебе, боярин, тоже вина имеется. Кто меня осаживал, едва сумерки наступали, на привалах настаивал? Глядишь, пораньше бы Юрия Данилыча догнали, до того, как этот пострел ему дорожку указал. Выходит, есть кой-какая правота в словесах его сотоварища.
– Да нешто ночью по лесам да болотам шастают?! – возмутился боярин. – И без того четвертый день в седлах с утра до вечера, ажно спину заломило.
– Вот и оправдайся. Считай, на божий суд вышел. Заодно и косточки разомнешь. И честь твоя непорушенной останется. Сам ведаешь: на божьем суде ни бояр, ни мужиков нет. Ежели все так, как сей краснобай сказывает, – кивнул Дмитрий в сторону Петра, – то тебе и одесная не поможет. А коль инако выйдет и зашибешь его, стало быть докажешь, что людишки московлянина сами верной дорожки через болота нипочем бы не сыскали и нет твоей вины в том, что главный ворог от нас убег.
Боярин, что-то недовольно ворча себе под нос, нехотя слез с коня. Небрежно бросив поводья одному из дружинников, с угрожающим видом подошел к Улану.
– Я тебя счас яко комара прихлопну, – злобно посулил он.
– Что для одного комар, для другого слон, – уклончиво возразил Улан и, повернувшись к Дмитрию, деловито уточнил: – До первого падения, княжич, или как?
