— А ваш покорный слуга заделался антикваром, — сообщил мне Джек.
— Да ну? — не нашлась я с ответом.
— Так вот, пошел я в прошлую страду по грибы, а нашел брошку, и не какую-нибудь, а единственную в своем роде. Но предупреждаю — никому ни слова, потому что местные озорники кинутся мне подражать. Брошь бронзовая. Мне удалось заинтересовать ею кое-кого из авторитетных специалистов в Дублине, и они сразу после нового года собираются приехать посмотреть ее.
Мама подмигнула мне:
— Отнеси свечку наверх, нам надо достать тебе подушку — я хочу ее проветрить.
Взявшись за руки, мы с мамой поднялись по лестнице, и в первый раз обошлось без предупреждений, чтобы я не капала на старый турецкий ковер. Все равно мы бы завтра свели воск раскаленным ножом или утюгом на оберточную бумагу. Мне хотелось сесть прямо на лестничной площадке и рассказать маме про все-все: и про то, как у меня завелись гниды, и про то, как монахиня выставила меня на позорище, а еще узнать, пил ли в мое отсутствие папа и хороший ли собрали урожай — ведь иначе чем мы оплатим мое обучение. Я поднесла свечу к маминому лицу и увидела, что она смеется.
— Это я над Джеком, — сказала она. — Забрал в голову невесть что. У него не все дома. Что ни ночь роется на протестантском кладбище и ничего, кроме старых бутылок, горшков и стеклянных колпаков, не находит.
— А друзья у него есть? — спросила я.
— Кроме нас — никого, — ответила она.
Когда я спустилась, Джек рассиялся навстречу мне улыбкой. И уходя, бросил две ириски за пазуху не маме, а мне. Я всего месяц как вернулась в монастырь, когда мама написала мне, что Джек строит большой дом в два этажа мили за три от деревни. И еще она писала, что поговаривают, будто Джек собрался жениться на одной девушке из Лонгфорда и что акушерку от расстройства прихватил опоясывающий лишай. Джеку было тогда уже под шестьдесят. Правда, никто не мог взять в толк, как Джек познакомился с этой девушкой, если только не путем переписки, но такая девушка и точно существовала, и звали ее Сисси — этого никто не отрицал. Чуть не каждый вечер Джек закрывал лавку и отправлялся строить дом — строил он его один, без помощников, делал сам всю мелкую работу, штукатурил и то сам. Немудрено, что строительство растянулось на три года; вот что написала мне мама: «Джек наконец достроил дом. И в прошлое воскресенье пригласил меня и твоего отца посмотреть его. Страх божий, иначе и не скажешь. На крыше нет шифера, оконные рамы перекошены, стены ядовито-желтого цвета, но Джек называет его золотистым. Дорога к нему такая, что недолго и увязнуть. Зато Джек не нарадуется на свой дом, он назвал его «Каштаны» — знай наших! Ему невтерпеж показать дом тебе!»
