Или… По странному стечению обстоятельств, Пётр Семёнович-Сергеевич с кривой, обезображенной головой в самом деле был не только отчимом и отцом Татьяны-Марины, молчаливой жены Володи, но и третьим мужем Таисьи Викторовны, матери Сашки, успешно лет тридцать примерно подряд занимавшейся коллекционированием болгарских обоев в свободное от основной работы время. Поскольку Володя был братом Сашки, который в конце мая умер совсем молодым, то стало быть, Таисья Викторовна являлась и его, Володиной, матерью. Так, во всяком случае, считали некоторые и многие. Володя редко виделся с Таисьей Викторовной. Десять – пятнадцать, ну тридцать, ну пятьдесят раз в неделю…Только никак не больше. Поэтому он не был уверен, что именно она, погрязшая в болгарско-обойном собирательстве, и есть его мать. Сашка, когда Володя начинал разговор про скользкие семейные материи, отделывался совершенно неуместным в данном раскладе шутливым тремором нижней губы. Ему-то явно было всё равно. Наверное, если бы он не умер совсем молодым, то переменил бы со временем своё наплевательское отношение к неясным изгибам родственных связей на что-либо более конструктивное.
Диалог Володи с почтенным Петром Семёновичем-Сергеевичем также не дал осмысленных результатов. Во-первых, тот не знал и не помнил: каким он был по счету мужем Таисьи Викторовны – пятым, вторым или, на самом деле, третьим, а во-вторых, с нескрываемой гордостью считал, что безусловно приходится не слишком разговорчивой Татьяне и отчимом, и отцом. Володю это просто бесило! Он хотел в сердцах сказать Петру Семёновичу-Сергеевичу, что безостановочное употребление твёрдого бретонского чая плюс покачивание нон-стоп кривой, обезображенной головой не могут быть панацеей от бездонных бытийных проблем. Не могут, не могут! И никогда, чёрт подери, не могли!
Просчитать в полной мере степень кровосмесительности противоестественного родства у Володи не получалось, потому что ни Пётр Семёнович-Сергеевич, ни Таисья Викторовна, и уж ни Татьяна-Марина, безмятежно плавающая по-своему молчаливому морю, – никто, совсем никто, ни де-факто, ни де-юре не мог разрешить его кошмарные подозрения. Володе хотелось встать на четвереньки и завыть. Он так и сделал: вышел на балкон и протяжно, надсадно взвыл. Через некоторое время послышалось неодобрительное урчание соседей по дому. Им отчего-то не слишком понравились звуки, доносившиеся с Володиного балкона. Да и ему самому его взвывание ничуть не помогло.
