Хозяйка истории | страница 41
Ему достался билет «Основные функции семьи при социализме». — «Вы женаты?» — спросил экзаменатор. «Да, женат». — «Очень хорошо. Отвечайте». — «Основная функция семьи при социализме, — ответил Костя, — как и при капитализме, это деторождение». Экзаменатор был стар, сед, он много пережил на своем веку, многого наслушался, он устал и не хотел думать ни о капитализме, ни о социализме, ни о коммунизме (почему-то я таким вижу этого экзаменатора), он только спросил: «У вас есть дети?» — «Нет». — ответил Костя. «Тогда — четыре».
Я счастлива. Я счастлива на «четверочку».
Но я счастлива.
На «четверочку».
Но я счастлива!
До полного счастья — тебе — не хватает…
Да, не хватает.
Если есть в природе «полное счастье», то не «полное» — счастье ли это?
Но я счастлива, счастлива, счастлива!
На «четверочку»[144].
Через час-другой, максимум третий,
его будущая супруга
сделается наконец вдовой,
ибо Волков Владимир Юрьевич,
в эту ночь снедаемый необузданным любопытством
относительно собственной
и, как теперь мы заметим, незавидной судьбы,
непременно скончается,
то есть умрет,
в нарушение всех графиков и инструкций
в несанкционированных объятиях
Е. В. Ковалевой.
Последнюю страницу очередной, далеко еще не последней главы нашей необыкновенной истории можем справедливо считать перевернутой.
Часть вторая
М. Подпругин
Мои мемуары
Интеллект и либидо — гремучая смесь.
М. П-н
Глава первая
Мои принципиальные расхождения с покойным мужем Е. В. Ковалевой. — Его монополизм. — Ответ воображаемым оппонентам. — Похороны мужа Е. В. Ковалевой. — Признаки катастрофы
Мы не были друзьями с В. Ю. Волковым. У нас были, особенно в последний год его жизни, довольно напряженные отношения. В то время я еще не получил допуск к основному фонду фонограмм, но и по записям неинформационных выкриков Е. В. Ковалевой, которые мне приходилось по долгу службы систематизировать, я иногда легко улавливал признаки недобросовестности ее партнера, не сказать сильнее — халатности. На дружеские замечания В. Ю. Волков реагировал крайне болезненно, говорил мне, что я вмешиваюсь не в свое дело, превышаю компетенцию и т. п. Он сам провоцировал меня обращаться к начальству: «Пиши докладную!» — а когда я и вправду писал, не стеснялся угрожать мне за мою приверженность истине самым банальным и нелицеприятным применением своей физической силы, притом что моей она уступала значительно. Грубость и дерзость овладевали его существом с каждым новым кварталом все больше и больше. Советов он не терпел, не выносил критики. У него прогрессировала «звездная болезнь». Он вообразил себя незаменимой личностью. Высокомерие его по отношению к товарищам по работе достигало угрожающего объема.