У нее столько кладов, что, сколько бы ты ни унес,
Будет взорам казаться: их отблеск лишь только возрос.
К дивным тайнам иди и дорогу осматривай строго.
В дверь кольцом постучи, ведь за нею прекрасного много.
Этот в яхонтах путь, камень мудрости блещет на нем.
Все ты должен постичь, озаренный волшебным огнем.
Тут в руке дерзновенной калам обломился — и стали
Все сокровища тайной: их синие ткани застлали.
Но в потайном саду каждый миг новый видится плод.
Он прекрасней прекрасных, он дивного лада оплот.
Нить горящих сердец, что в жемчужнице этой зардели,—
Ожерелье, что пламенней многих иных ожерелий.
Те, что шествуют здесь, что проходят один за другим, —
Умудренней премудрых. Кого приравняем мы к ним?
Разум в мысли влюблен, на него не подействуют чары
Юных лет, и его не смутит долголетием старый.
Говорят, будто камень, когда ему много веков,
Может яхонтом стать, но иных я знавал стариков.
Чем старее они, тем настойчивей; все им помеха.
Громогласны они, как в горах многократное эхо.
Хоть ты им и знаком, но когда им подашь молоко —
«Яд, — воскликнут они, — умерщвлять этим ядом легко!»
Мало старых, что в новом отрадные чувствуют чары,
К молодому сочувственно редко относится старый.
Новой розой любуются: это отрада очей.
Старый шип только ранит. Чей взор он порадует? Чей?
Молодой виноград исцеляет глаза. Только стоны
Змеи старые вызовут: это не змеи — драконы.
Благотворные мысли, чье место — сосуд головы,
Старый мозг отвергает. Они ему чужды. Увы!
Те, что книги прочли, где созвездьям чертились дороги, —
Календарь устарелый. Указ их не надобен строгий.
Много старых собак, что прожорливей львов, и они
Рвут газелей на части. Господь, нас от них сохрани!
Коль, на старых волков взор незлобный бестрепетно бросив,
Я спокойно стою, ты скажи: «Появился Иосиф».
Что удар стариков! Это робкий, не сильный удар.
Но виновен ли я, что огонь во мне дышит и жар?
Если юность — познанье и если в ней много раздумья,
То не скрыто ли в ней также буйное пламя безумья?
Вижу много жасминов. О, ложь их седой белизны!
Это злые индийцы, их скрытые души черны.
Я, что с розою схож, я, чей клад осчастливит народы,
Я желаю быть старым уже в эти юные годы.
Тот, кто к прежнему клонится, ценит лишь только себя,
Он творцу не внимает, помоги его не любя.
Юный месяц, ты видел в его новолунье прекрасном,
Стал он полной луной; полнолуньем он сделался ясным,
Возле пальмы высокой, коль можешь, высоко ты стань.
Как иначе до финика сможет дотронуться длань?
