Но все же предстоял момент, когда она явно что-то заметит, и ему не удастся уклониться от щекотливой темы. Ведь процесс развивался, и чем дальше он развивался, тем очевиднее должны были становиться результаты. В том, что она заметит, он не сомневался с самого начала. Впрочем, он был исполнен решимости, знал, что роковой час наступит, и оттягивал его лишь потому, что хотел как можно позднее получить то, что и так предстояло ему получить полной мерой.
К тому же, если возникнут вопросы, на которые не найдется ответа, и пожелания, которые невозможно будет удовлетворить, то пусть объект этих вопросов и пожеланий созреет, пусть станет явным.
И еще: то, что она еще не знала, когда он уже… доставляло ему тайную радость.
Его чуть было не выдали брюки. Точнее: штанины. Он этого не учел, когда после солнечных дней — он ходил тогда в шортах, как обычно на отдыхе — наступила холодная и пасмурная погода, и он машинально надел длинные брюки. Как оказалось — слишком длинные, хотя еще недавно они ему были впору.
По обыкновению, они вышли на прогулку. Она вдруг остановилась, он, естественно, тоже. Но она сказала: «Иди дальше, пройди еще несколько шагов».
— Но почему? — запротестовал он, стараясь, чтобы она расценила этот его протест как нежелание совершать самостоятельно даже несколько шагов, притом — в буквальном смысле слова. Иными словами, — как манифест его привязанности к ней, заботы о том, чтобы она не почувствовала себя оставленной и одинокой, даже на мгновение и даже по ее собственному желанию.
— Иди впереди меня, я хочу кое-что посмотреть.
Он уже знал, на что она хочет посмотреть, и его
сердце забилось сильнее. Он сделал шаг, другой.
— Стой.
Он остановился.
— Повернись ко мне.
Он повернулся.
— Что происходит с твоими брюками?
Он изобразил удивление, опустил глаза. Увидел, что на штанинах образуется складка и они доходят почти до мысов ботинок.
— Что?
— Как что? Они слишком длинны.
— Длинны?
— Ну да, слишком длинны. По меньшей мере на шесть сантиметров. На шесть с половиной. Что ты с ними сделал?
— Я?
— Ведь они были абсолютно нормальные, в самый раз.
— Я… ничего не делал.
— Их нужно укоротить.
— Да, да, обязательно.
Брюки укоротили в тот же вечер. После ужина. «Как же я этого не предусмотрел», — упрекал он себя, делая вид, что читает газету. Через широко открытую дверь спальни он видел ее, склонившуюся над брюками, с иглой и нитками. Ему подумалось, что сам он никак не сумел бы укоротить брюки и что разоблачение, раньше или позже, было все равно неизбежно. И даже необходимо, как часть мести.
