— Я шулер, — заявил иностранец. — И в игре со мной у вас нет никаких шансов. Нарушая принципы моего ремесла, я его от вас не скрываю. Не утаиваю от вас, кто я, хотя быть шулером я могу лишь тогда, когда ни в чем не признаюсь, наоборот, стараюсь скрыть правду о себе.
— Зачем же вы это делаете? — спросил Новосондецкий.
— Извините, но я и так достаточно много сказал, хоть и не обязан. Сказал сам, по собственной воле. И если я не отвечу на дальнейшие вопросы, то имею на это полное право.
— Так-то оно так, но я подумал, что если уж вы начали…
— Я сказал только то, что сказал, не больше и не меньше. Я не уговариваю вас играть, но и не отговариваю. Решение остается целиком и полностью за вами.
— Это благородно с вашей стороны, действительно, мы ценим…
Нас было трое и еще иностранец, о котором мы теперь знали, что он шулер.
За окном расстилалось бескрайнее снежное пространство. На снегу не было видно даже заячьих следов. Можно было выйти, но лишь затем, чтобы прогуляться, то есть, чтобы оставить свои собственные следы, вернуться и любоваться ими через окно. Занятие не хуже любого другого, но еще менее привлекательное.
— Вы не против, если мы посоветуемся? Ну, то есть, отдельно от вас. Вы не обидитесь?
— Нисколько, — ответил иностранец и отвернулся к стене. Мы трое перешли в противоположный угол. Новосондецкий, Байер и я.
— На кой черт он нам это сказал, — сказал Новосондецкий. — Теперь уже нельзя с ним играть.
— Можно, но не следует, — отметил я.
— А почему, собственно? — задумчиво спросил Байер.
