С некоторых пор я чувствую слежку за собой. Его присутствие за спиной я ощущаю повсюду. Куда бы я ни шел, он идет за мной, а когда я дома, он подстерегает меня в подворотне напротив. Ему кажется, что я его не вижу, но я вижу его очень хорошо.
Меня беспокоит не то, что он птица, а точнее, австралийский страус. В конце концов, сюрреализм больше не кажется чем-то странным, мы уже привыкли. И даже не то, что он за мной следит. Быть под наблюдением у страуса — тоже нормально в рамках сюрреализма. Беспокоит меня подозрение, что это не страус, а кто-то другой, принявший личину страуса. Зачем он это сделал? В этом заключена некая тревожная загадка.
Однажды он снова подстерегал меня в подворотне на другой стороне улицы, а я стоял у окна, спрятавшись за портьерой. И увидел, как он вылетел из подворотни, не выбежал, а вылетел на крыльях — хотя страус ведь летать не может, — и широко распростерши крылья взмыл в небо.
В подворотне показался дворник того дома с двустволкой. Видимо, ему надоела птица, постоянно торчащая перед входом, и он решил ее прогнать.
В мнимом страусе я распознал огромного стервятника.
Выхожу я из супермаркета, а тут телевизионщики ко мне с вопросом:
— Есть Бог или нет?
— Сейчас скажу, — говорю я тому, что с микрофоном. — Только причешусь.
Достал из кармана расческу, причесался. Но тут я вспомнил, что у меня на носу прыщ.
— Может, лучше в профиль? — спрашиваю того, что с камерой.
И повернулся к нему профилем.
— А что, если мне сбегать домой, переодеться во что-нибудь поприличнее? Я тут рядом живу.
Не отвечают. Я оборачиваюсь и вижу, что их возле меня уже нет. Теперь какую-то тетку допрашивают.
Я было хотел влезть между ними и теткой — чего это она у меня выступление по телику отбирает, — но забыл, какой был вопрос и вернулся домой.
Не люблю выходить последним. И потому я всегда считаю, сколько нас еще у бара осталось. Когда вижу, что уже только двое, возвращаюсь домой. Печальную картину опустевшего бара после полуночи я оставляю кому-нибудь другому.
Третий человек как раз вышел, и кроме меня остался один толстяк.
Я подал бармену банкноту.
— У меня нет сдачи, — сказал бармен. — Вы не разменяете? — обратился он к толстяку.
Толстяк не отвечал.
— Напился, — сказал я бармену.
— Кажется, еще хуже, — ответил бармен, приглядываясь к толстяку. — Он, похоже, умер, надо позвонить в «скорую».
С тех пор я ухожу, когда у бара остается нас еще трое.
Предусмотрительность никогда не мешает.
