Следующее, во что я угодила рукой, был казавшийся мягким лист. Я отдернула руку, полную колючек.
Хотя обратная дорога в лагерь очевидно шла под гору, я начала подниматься. Я думала найти хорошее vista, увидеть горы и сориентироваться. Теперь мой гнев немного улегся и в результате я еще больше страдала от ходьбы вверх-вниз. Снова начался дождь и я высмотрела защищенное сверху местечко, чтобы сесть и полечить ноющую руку. Мне следовало быть замерзшей и напуганной, но я не чувствовала ни того, ни другого. Боль в руке потихонечку стихала. Джунгли были красивы, а звук дождя убаюкивал. Я помню, что пожелала, чтобы я принадлежала этому месту, чтобы я жила здесь. Потом жар навалился на меня с такой силой, что у меня пропали всякие желания.
Какой-то шум вывел меня из этого состояния — треск в бамбуке. Обернувшись я заметила шевеление листьев и спину чего-то напоминавшего громадного черного медведя. Гориллы ходят странным способом — на задних лапах, опираясь на суставы пальцев, но руки у них такие длинные, что они едва сгибают спину. Ясно я видела только мгновение, а потом создание ушло. Но я все еще ее его слышала и решила увидеть его снова.
Я понимала, что у меня никогда не будет другого шанса, даже если мы и увидим гориллу позднее, мужчины меня оттеснят. Я все еще была в сильном жару. Рубашка моя промокла от пота и дождя, брюки тоже, и когда бы я ни сгибала колени, они хрустели. Поэтому я сняла все, оставшись только в носках и ботинках. Я оставила остальную свою одежду сложенной на месте, где сидела, взяла винтовку и направилась в бамбук.
Обогнула скалу, пролезла под поваленным стволом, перебралась через корень, и за каким-то деревом открылся самый приятный луг из всех, что надеялась увидеть. Там были три гориллы, один самец, две самки. Это мог быть гарем. Это могла быть семья — отец, мать и дочь. Вышло солнце. Одна самка расчесывала другую, обе щурились на солнышке. Самец сидел на клочке земли, поросшей дикой морковью, выдергивал ее и ел без особого рвения. Я видела его профиль и седину в шкуре. Он слегка подрагивал пальцами, как человек, слушающий музыку. Там были цветы — розовые и белые — концентрическими кругами, там где когда-то были лужи, а теперь не было. Одинокое дерево. Я стояла и смотрела довольно долгое время.
Потом я подняла ствол своей винтовки. Это движение повернуло глаза самца на меня. Он встал. Он был крупнее, чем я могла когда-либо вообразить. На обветренной коже его лица я увидела изумление, любопытство, осторожность. И что-то еще вдобавок. Что-то такое человеческое, что заставило меня ощущать себя голой старухой. Я могла бы застрелить его просто за это, но я понимала, что это будет неправильно — убивать его всего лишь за то, что он более человекоподобен, чем я ожидала. Он заколотил себя в грудь ритмическими ударами, заставив женщин взглянут на себя. Он показал мне зубы. Потом он повернулся и повел своих женщин прочь.
