Славик повел ноздрями; почуял запах яичницы, и из кухни донеслось слабое шипение газовой плиты, к которому вскоре добавилось бульканье кипящей воды.
— Бьюся об заклад, что вы ишшо не завтракали, пан режиссер, — сказала шепелявым голосом старая, сгорбленная женщина с впалым беззубым ртом и маленьким морщинистым лицом, на котором угрожающе торчал загнутый книзу острый нос; казалось, он торчал там только ради того, чтобы на нем могли держаться очки с невероятно толстыми стеклами. На старушке был закрытый передник, да еще бежевая шерстяная кофта, застегнутая на все пуговицы, хотя стояла такая жара, что Славику было тяжко даже в трусах. Наверняка обливается потом, бедняга; он припомнил, что Амалия Кедрова, не снимая, носит эту кофту с прошлого рождества, с тех пор как Гелена подарила ее, и с удивлением подумал: она носит кофту не потому, что ей холодно, скорей всего, это проявление благодарности, должно быть, хочет показать, как ценит наше внимание. Впрочем, что касается Амалии Кедровой, никогда и ни в чем нельзя быть уверенным, может, вовсе наоборот, может, носит она кофту как «укор», потому что чувствует себя униженной и оскорбленной.
— Опять вы нагишом, — сказала старушка, укоризненно глядя на его голую грудь, покрытую редкими волосками, между которыми сверкали мелкие капли пота. — А мой старик был волосатый, чисто обезьяна, — она обнажила десны, визгливо засмеялась, а потом строго, как старый капрал, приказала ему: — Ступайте, накиньте рубашку, не то, глядишь, чахотку подхватите!
Он было попробовал возразить, но, заметив ее хмурый взгляд, лишь робко пролепетал: «Жарища-то какая». — «Уж не напяливайте вы эту вашу срамную спецовку, Такой большой человек, а ходите нешто какой побродяжка…» — и раздраженно хлопнул дверью: уже по горло был сыт ее придирками. По договоренности она должна была «служить» у них три раза в неделю, но сейчас, когда Гелена была в отъезде, приходила почти каждый день, хотя ему-то казалось это совершенно излишним. Всю ее уборку — пропылесосить ковры, протереть мебель, помыть кухонную посуду — он бы играючи сделал за двадцать минут, в то время как старушенция копошилась с этим по меньшей мере два часа, а еще битый час варила и попивала кофе, причем своей болтовней только отнимала у него время. Впрочем, она и приходит сюда лишь бы поговорить, потому как дома скучает в одиночестве и жаждет, чтоб было хоть с кем посудачить, подумал он с неприязнью.
