Они форсировали реку, потом двинулись вдоль берега, пока не достигли подножья горы. Склон показался Баралье слишком уж обрывистым, не верилось, что тут и вправду можно пройти всем отрядом. А потому он решил оставить людей внизу, а сам отправился вдвоем с Бунгином на разведку.
Они полезли вверх, но скалы становились все круче, француз то и дело оскальзывался, не на шутку опасаясь сорваться. Пораненная нога нарывала все сильней, казалось, за всю жизнь не встречалось ему пути трудней и опасней этого, но он, стиснув зубы, уже ничего почти вокруг не замечая, все шел и шел вслед за легконогим дикарем, который играючи перепрыгивал с камня на камень, и все ему было нипочем. С каждым пройденным вперед метром француз все больше терял присутствие духа и надежду когда-либо подняться на вершину. Цепляясь за неровности скалы, руки теперь приходилось вскидывать почти отвесно, продвигаться дальше подобным образом казалось безумием, но туземец и не думал останавливаться, уверяя, что ходил этой дорогой не один раз. Сомнений Баралье он, казалось, вообще не понимает, и тогда француз, слишком уставший, чтобы затевать бесконечные препирательства, попросту отправил упрямца отыскивать проход в одиночку. Ждать пришлось недолго — уже немного погодя тот возвратился посрамленным, и они повернули назад.
Вернувшись в расположение отряда, Баралье решил, что под его водительством одна группа двинется на север, а Гоги с несколькими людьми послал на юг — может, там сыщется путь короче. Они разделились, дорога на север тянулась вдоль ущелий, таких глубоких, что дна было не видно. Француз, едва живой, ковылял впереди, превозмогая головную боль, подкатывающую дурноту и спазмы в желудке, однако некоторое время спустя, он уже не помнил, как и когда они вдруг оказались на вершине, с которой им открылась земля внизу и океан на горизонте, — то самое побережье, откуда две недели назад они отправились в свой поход и которое теперь, после всех мытарств, казалось долгожданной, желанной и милой родиной.
Приняв к востоку и спускаясь по холмам, они через несколько часов вышли к ручью, который благополучно вывел их к месту, где был оставлен основной лагерь. Гоги с людьми явились лишь к вечеру, не найдя никакой дороги, они повернули и шли по следам Баралье, а теперь, серые от изнеможения, повалились на землю, мальчишка Гоги скулил, и Баралье, в который раз проклиная себя за мягкосердечность, протянул ребенку кусок кенгуру, подстреленного накануне.
