— Что?
Эхо разнесло мой крик до самого верха пустой шахты. Ответа не было.
* * *
Примечание к части
*В мире «Не чужих» не было Второй Мировой войны, поэтому Алексей Маресьев работал в мирной сфере — что, правда, все равно не уберегло его от травмы.
Понятия не имею, как мне удалось добраться до самого верха — к тому моменту я видел и понимал уже очень мало. Просто в какую-то минуту оказалось, что черный пульсирующий туман перед глазами почти рассеялся, под локтем левой руки у меня уже последняя скоба, а правой я безуспешно царапаю заваренную крышку технологического отверстия. Крышка сидела в отверстии не очень плотно, сквозь пунктир дырок были видны внутренности тоннельчика — там горел свет. Слабым, мигающим аварийным проблеском — но горел же.
Я саданул по крышке кулаком — по шахте разнесся звон, не как от колокола, а противный, какой-то жестяной, вибрирующий. «Туууоомммммм!» А крышка даже не подумала выпадать. Стояла намертво. Да здравствует советская ацетиленовая сварка — самая прочная сварка в мире!
Часы — противоударные, американские, хорошие — безбожно врали: если верить им, выходило, что с момента, когда капсула пилота, заскрипев под чудовищной силы ударом материнского корабля пришельцев, рухнула в шахту, минуло чуть меньше трех часов. Но этого не могло быть — я провел под землей уже как минимум несколько дней. Я терял сознание и приходил в себя, засыпал и просыпался, умирал и несколько раз воскрес — вполне возможно, наверху минуло уже много лет. Странно, что я до сих пор не страдал от голода и жажды, но это можно было объяснить свойствами комплекса. Рядом Днепр, казацкие стоянки, древние магические острова — я вполне мог питаться их старой энергией.
Мысли путались и черными обессиленными мошками медленно падали на дно сознания. Как через несколько минут на дно шахты упаду и я. Плотная темнота вокруг облизывалась и ухмылялась, и я скалил зубы в ответ — мол, держись от меня подальше. Она слушалась и отступала, но мы оба знали, что это ненадолго. Чертов люк, престарелое дитя любви трубопрокатного завода и допотопных сварочных аппаратов, не желал открываться.
Я повис на одной руке — правая окончательно онемела от постоянных ударов по крышке — и закрыл глаза. Обидно, что так и не удалось выбраться — в таком возрасте никогда не думаешь о собственной смерти всерьез, ты всегда кажешься себе неуязвимым ловким героем, которому нипочем любое приключение и любая беда. Многие не понимают своей ошибки до конца — ведь на самом деле мы не более, чем хрупкие, неповоротливые фигурки из мягкой кости из расползающейся мышечной ткани. Мы умираем так же легко, как зажигаем сигарету. Чудо, что в мире там, наверху, еще кто-то остался в живых.
