Москва закулисная - 2 | страница 122



- Зачем?

- Разыгрывал. Сейчас бы меня не так поняли (хохочет). Я пудрился. Шпильки. Парик. Грудь подкладывал... И, крутя задом, под ручку с моим другом Витькой, шел по улице. Кокетливо спрашивал приглянувшихся мужчин: "Вы женаты?" "К сожалению, женат", - отвечали они, потупя глаза. Офицеры так и стреляли глазищами (изображает офицеров, глазищи и свое дамское кокетство одновременно). Зачем, зачем? Я человек упрямый. Много лет перед сном я говорил в подушку: "Я хочу быть артистом" (три раза). А уже засыпая: "Я хочу быть известным. Я хочу, чтобы меня знали. Боженька, помоги мне".

- И, когда в сорок лет он вам помог, вы уже стали твердить в подушку: "Хочу быть богатым"?

- Нет. Я постепенно перестал говорить в подушку. Больше просил о здоровье, чтобы сил дал дочку поставить на ноги, потом внучку.

- А виллу на море купить?

- Не хочу. Я море терпеть не могу. И не хочу, чтобы теперь на улице узнавали. Хочу, чтобы меня узнавали там, где я хочу. Чтобы руку не жали, когда я еду в метро.

- Вы хотите сказать, что пользуетесь метро?

- Я же не вожу машину. Баранку в рот не брал никогда. Машины у меня нет. Марина, у меня же ни черта нет. Двухкомнатная квартира на Фонтанке - тридцать метров. Дача - фундамент шесть на шесть, шесть лет как стоит. Я как был провинциальный актер без всего, так и остался им. Веришь, я не могу привыкнуть, когда высокое начальство ко мне с почтением обращается. Думаю, наверное, ошиблись.

- Каждый комик мечтает о трагической роли. А трагическую вы сыграть сможете, если дадут?

- А я играл еще давно очень серьезную роль - начальника снабжения на Севере - такого еврейского человека, с мудрой еврейской психологией. И мне это стоило столько здоровья! Меня мучил режиссер. Он кричал: "Ты пустой, как барабан!" И все-таки я играл эту роль. А был еще интересный случай, когда я репетировал Крутицкого в спектакле "На всякого мудреца довольно простоты". Перед выпуском режиссер признался нам, что у него ничего не получается: "Завтра я разрешаю вам делать все, что вы хотите". И я ночью думаю: что мне такое сделать, чтобы взорвать сцену? Придумал: Глумов придет ко мне, а я спрячусь. Он - давай озираться, а я из разных мест, как черт, буду выскакивать и текст говорить. Всю ночь промучился, никому ничего не сказал. Начался спектакль. Вошел Глумов, озирается, ищет меня, перепугался бедняга: "А где Светин?" - спрашивает на весь зал. В общем, режиссер снял меня с роли. Он не понял, что я придумал.