Храпешко опять наклонился к ней, приложил свои губы к ее губам там, между ее ног, и открыл их. Сразу же из нее начал выходить весь воздух, которым прежде тот наполнил ее, и Храпешко снова набрал его в грудь. Грудь его наполнилась, он закрыл рот и верь мокрый отошел от Мандалины, встал на небольшой деревянный стул, вытащил из печи железную трубку с большой каплей стеклянной массы и начал дуть.
Дул.
Храпешко.
Так, как будто это было последнее, что он собирался сделать в этом мире.
И чем больше он дул, тем больше стеклянная масса превращалась в стеклянный шар. И чем больше она превращалась в стеклянный шар, тем более темным становился ее светло-желтый, розовый и оранжевый цвет. Сначала он стал зеленым, потом коричневым, темно-коричневым и, в конечном итоге, через несколько оттенков темно-коричневого перешел в черный, темно-черный, потом адски черный.
Закончив выдувать, после того, как у него в груди не осталось ни единого пузырька воздуха, он своими садовыми ножницами отрезал стеклянную массу, которая потихоньку начала остывать, и сунул ее в ведро с золой.
— Это твоя болезнь, — прошептал Храпешко, указывая на черное стекло в ведре.
А потом он впал в транс.
Пока он был там, он посетил своих дальних родственников.
Увидел лающую собаку.
Черную собаку величиной с ворота.
Город дымил со всех сторон.
Он лежал в руинах. Люди вместе с черной собакой, обезумев, бегали по улицам. Некоторые из них бегали без штанов, полуголыми. Дети кричали, матери рвали на себе волосы.
Что это за город?
Вдалеке виднелись часы с поломанными стрелками. Черная собака прыгала по завалам.
Женщины стояли на улице на коленях с обезглавленными детьми на руках.
Вдалеке раздавался какой-то вой, будто выли волки.
Река была красной от крови.
Кладбища переполнены.
На железнодорожном вокзале табличка с названием города.
Свернутая набок.
Держащаяся на одном гвозде.
На ней было написано «Скопье».
Храпешко плакал.
Он долго не приходил в себя.
Когда он очнулся, глаза у него опухли от слез, и он рассказал историю города Мандалине, которая все это время, в панике и голая, пыталась холодной водой привести его в чувство.
— Ах, какая печальная история.
— А… ты… как ты? — едва проговорил Храпешко, все еще не оправившийся от горя, которое он пережил.
— Да… Знаешь, я чувствую себя прекрасно. Что-то необычно щекочет у меня в животе, какое-то странное ощущение. Не знаю, как точно тебе описать, что произошло, потому что, на самом деле, все это время я лежала с закрытыми глазами, но в любом случае, это было замечательно.
