— Несколько раз. А кто это?
— Ее соперница в борьбе за место королевы ливерпульского света.
— Неужели и в Ливерпуле борются за первенство в свете?
— Еще как. Троттер и Бленкинсоп идут, я слышала, ноздря в ноздрю. То одна вырывается на полноса вперед, то другая. Борьба не на жизнь, а на смерть, как раньше в Нью-Йорке боролись за превосходство четыреста богатейших семейств. Но зачем я тебе это рассказываю? Твое место сейчас в саду на закате, поймай Перси и взбодри его неприличными анекдотами. У тебя, надеюсь, имеются в запасе неприличные анекдоты?
— Да, пожалуй.
— Тогда двигай вперед. «Так ринемся в пролом еще раз, завалим стену мертвыми телами!»[30] Улю-лю! Йойкс! Гони, гони! — заключила тетушка, вернувшись к охотничьему жаргону своей молодости.
Ну что ж. Когда тетя Далия приказывает двигать вперед, то встаешь и двигаешь, это, кто понимает, в ваших же интересах. Но из дома навстречу закату я вышел в довольно безрадостном настроении. Перси Горриндж произвел на меня впечатление человека, растормошить которого будет нелегко. В нем угадывалась такая же суровость и неумолимость, какую я заметил в Чеддеровом дяде Джозефе во время нашего краткого общения в полицейском суде на Винтон-стрит.
Так что я был скорее даже доволен, когда оказалось, что в саду на закате никакого Перси не наблюдается. Я не стал за ним гоняться, а просто принялся прохаживаться взад-вперед, вдыхая свежий воздух. Но успел вдохнуть совсем немного, когда он вдруг появился из-за рододендрона и мы столкнулись чуть ли не нос к носу.
Если бы не бачки, я бы его, наверно, не узнал. Не прошло еще и десяти минут после того, как он просунул голову в дверь к тете Далии, но за этот краткий промежуток времени он совершенно переменился. Передо мной стоял не унылый гусь под дождем, как определила его тетя, а веселый, бойкий малый. Он высоко держал голову, жизнерадостно улыбался, и вообще чувствовалось, что этот человек с минуты на минуту пустится отбивать чечетку. Можно было подумать, что он насмотрелся смешного фокуса Фредди Уиджена с двумя пробками и веревочкой.
— Привет, привет, Вустер! — бодро воскликнул он, словно страсть как обрадовался встрече с Бертрамом. — Гуляете?
Я ответил, что да, гуляю, и он расплылся в улыбке, будто ничего умнее и замечательнее я не мог придумать. «Умница этот Вустер, — как бы говорил он. — Ходит гулять».
Затем последовала пауза, во время которой он глядел на меня с любовью и слегка переминался с ноги на ногу, шаркая подошвами и как бы пританцовывая. Потом он сказал, что вечер чудесный, и я со своей стороны это подтвердил.
