Мои коллеги были потрясены моим видом, но я не стал им что-то объяснять. В этой грязной одежде я полез в машину и приказал:
– Разворачивай!.. Вы встретили четыре БТРа? За ними, быстрее, – кричал я.
Наш водитель оказался лихим парнем, мы уже видели эти БТРы, но на въезде в город блок-пост, который эта колонна беспрепятственно миновала, и у нас, оказывается, спецпропуск, да это не помогло, все равно нужен досмотр, и еще задержка из-за меня, из-за моего грязного вида. Не слушая мои претензии и просьбы о помощи, меня повели в какие-то помещения, а там много военных, за компьютером женщины сидят. Увидели они меня и закричали на сопровождающего меня прапорщика:
– Что ты этого грязнущего сюда завел? Убери! Отпусти.
Нас пропустили. Мы помчались по грязным, разбитым улицам города. Это не Грозный, это город ужасов, и мне кажется, что это все во сне или же какой-то фильм про войну. Но это реальность – руины, сожженные остовы машин, и даже снег темный. А колонна исчезла, и Руслан с ними исчез. И передо мной не он, а лицо его матери Ольги Сергеевны. И я в очередной раз прошу, теперь уже умоляю, чтобы водитель поехал в ту или иную сторону. А это небезопасно, всякое в этом пустынном городе-призраке может произойти. Ни души, ни одной гражданской машины мы за пару часов, что мотались средь руин, не увидели – только военная техника, и мы постоянно ощущаем, что находимся под прицелом. Наконец, я понял, что из-за меня коллеги рискуют.
– Высадите меня, – попросил я.
– Вы что? Потом и вас искать. Вас вызывает генеральный. Может, он чем поможет.
– А кто теперь генеральный? – поинтересовался я.
– Тот же.
Эта новость меня ошеломила.
…Несколько отклоняясь от повествования, но не от темы, хочу отметить, что во время войны один противник в первую очередь стремится уничтожить стратегические объекты другого противника. А вот парадокс, во время так называемых последних чеченских войн, особенно в первую кампанию, уничтожали почти всё и всех, но только не объекты нефтекомплекса, особенно объекты добычи и транспортировки нефти. Ныне все это понятно и непонятно. Но тогда, в начале первой войны, мне было не до этих рассуждений, и я был очень рад, что у нас, несмотря на весь этот ужас, тот же гендиректор. А этот молодой человек еще будучи студентом у меня проходил практику и даже начал трудовую деятельность в моей бригаде. Потом он уехал из Чечни в начале девяностых, когда весь этот бардак начинался. В руководстве «Грознефти», или по-новому – в министерстве нефтегазовой промышленности, в последние годы была настоящая кадровая чехарда, но буквально за два-три месяца до начала войны из Москвы – это тоже примечательно – был прислан новый гендиректор. И вот выясняется, что он и сейчас в той же должности.
